- Где вы были? – спросила она сострадательно. – Лорды потеряли вас, и я…
- Меня не было часов двенадцать, - ответил он резко. – За это время небеса рухнули на землю?
- Но вы могли хотя бы сказать…
- Я король или нет? – он даже не остановился перед женой, сразу пошел дальше. - Могу я уехать, не оповещая об этом двор?
- Конечно, можете, сир, - раздался позади голос лорда Кадарна.
Тут пришлось остановиться и оглянуться. Дидье скрестил руки на груди, наблюдая, как из-за плеча королевы выглядывает мясистое лицо ее родственника – красное и важное. А чуть дальше притаился сынок, не рискуя показаться из-за дверного косяка.
- Ее величество волновалась, - произнес лорд Кадарн грозно, но это больше походило на потрясание огородным пугалом. - Вы могли известить хотя бы ее, если вам не до нас, ваших преданных вассалов…
- Напрасно волновалась, - процедил Дидье сквозь зубы.
- Теперь я это вижу, - тихо сказала Тегвин и склонила голову.
- И все же, неразумно было уезжать из замка одному, без охраны, - не желал успокоиться лорд Кадарн. – Где вы были?
- Ты уверен, что и в самом деле хочешь спросить меня об этом? – спросил Дидье, испытывая огромное желание ударить кулаком эту красную высокомерную физиономию.
Лорд Кадарн тут же замолчал и насупился, но королева вдруг шагнула вперед, и прежде, чем Дидье успел ее остановить, оттянула ворот его рубахи.
- Что это?! – спросила леди Тегвин с ужасом. – Это… это след от укуса?! – она ахнула, тут же отдернула руку и пробормотала извинения.
Принц выглянул в коридор, и в его глазах король увидел неприкрытую ненависть.
Они знали. Они все прекрасно знали, где он был. И эта их осведомленность, и молчаливое неодобрение не добавили сердечности.
- Кто-нибудь возомнил себя королевским исповедником? – спросил Дидье ледяным тоном.
Тегвин вздрогнула и попятилась. Лорд Кадарн мотнул головой и исчез в комнате вместе с принцем.
- Вот и чудно, - подытожил король. – Спокойной ночи.
- Доброй ночи, - тихо отозвалась Тегвин.
Не желая, чтобы его беспокоили, Дидье запер изнутри двери спальни. Ему совсем не хотелось, чтобы притащилась Сибилла, и даже Лиммерика он не хотел видеть. Старикан и так видел его насквозь, а теперь без труда бы догадался, что король потерпел позорное поражение в бою на фронте любви. Но проигранный бой – это не проигранная война.
Война…
Неужели, он и в самом деле будет сражаться с леди Дианой Верей? Хотел бы сражаться – взял бы ее еще там. От одной мысли об этом желание вспыхнуло со страшной силой. Завалил бы ее, заглушил крики подушкой, и любил бы до тех пор, пока эта строптивица не поняла, что создана только для него…
Он увидел собственное лицо, отраженное в зеркале – безумное, дикое, совсем не похожее на человеческое, и опомнился.
Нет, с ней невозможно поступить подобным образом. Это все равно, что бить шпорами чистокровную кобылицу, у которой шкура тонкая и гладкая, как атлас. Эта женщина слишком драгоценна, чтобы ломать её. Она должна прийти сама. И только в этом будет полная победа. Сладкая победа.
Ему не достаточно будет только ее тела. Он хотел ее саму – чтобы она смеялась и заигрывала с ним, как с Вереем, чтобы танцевала и шутливо говорила: «Да, мой господин».
Но для этого надо убедить ее, что Верей ей не подходит. Король не допускал и мысли, что она может любить Верея по-настоящему. Верей – ничтожество, трус.
«Любят не за что-то, а вопреки…» - слова, сказанные Дианой, припомнились и заставили поморщиться. Любят не за что-то. Глупости, любить надо лучших. Потому что только они достойны любви.
Утром он встал еще более раздражительным и не сдержался, когда камердинер помогал ему надеть камзол и проявил недостаточную расторопность. От крепкой зуботычины лорд Белвиль едва не упал, а сэр Лиммерик, присутствовавший при этом, сделал вид, что ничего не заметил, но заметно присмирел, и за все утро не сказал ни одного лишнего слова.