- Именно поэтому вы сейчас так прерывисто дышите? – спросил Дидье, поднимаясь выше и почти касаясь губами ее губ, так что можно было впитывать ее дыхание – свежее и ароматное, как яблоки, но пьянившее, как вино. – Считайте… - подсказал он, покрывая короткими горячими поцелуями ее щеки, глаза, виски, шею, и опять подбираясь к груди.
- Боже! – всхлипнул Диана, когда он снова приласкал ее языком.
- Значит, вам нравится?
- …тридцать три, тридцать четыре!.. – торопливо отсчитала она.
Потираясь щекой об ее живот, Дидье не удержался и потер член – игра становилась все жарче, и сам он уже сгорал – в огне немилосердном, мучительном, но таком желанном. Больше всего хотелось сдернуть последний покров, разрушая все преграды, ломая все предрассудки, и войти в нее – сильно, глубоко, утишая свою боль, утоляя жажду… Но он сдержался. Взять ее – не победа, Диана должна сама его захотеть, должна прийти к нему сама.
Когда он повел дорожку поцелуев от пупка и ниже, сдвигая газовый платок, Диана, досчитавшая уже до пятидесяти, залепетала совсем другое:
- Вы же не станете… не станете!..
- Вы забыли считать?
- А… а… - она пыталась что-то сказать, но язык ее не слушался.
- Вы ведь хотите этого, - Дидье продолжал наступление поцелуями, чувствуя, как она дрожит – и это не дрожь страха. Диана хотела его. Она хотела, хотя и не признавалась. Раздвинь он сейчас ее нижние губы – там было бы все жарко и влажно, но он медлил, выжидал, чтобы не спугнуть дичь, которая одной лапкой ступила в силок.
- Нет… - выдохнула она. – Нет…
- Тогда просто досчитайте до ста, - напомнил Дидье, - а я продолжаю…
Еще дюйм до заветной цели, и Диана заговорила – хрипловатым, дрожащим голосом, путаясь в словах:
- Пятьдесят один, пятьдесят два…
- Вы не сдаетесь, - мягко заметил король.
- И не надейтесь, - она зажмурилась, борясь с собой.- Пятьдесят три…
- Только ваше тело уже сдается, - прошептал Дидье. – Я слышал, что на юге не принято стесняться своего тела, вы ведь тоже его не стесняетесь? Оно прекрасно. Оно заслуживает, чтобы его ласкали, чтобы им любовались…
- Будем честны, - она приподняла голову, свирепо посмотрев прямо на короля. Глаза ее лихорадочно блестели, женщина дышала быстро, всхлипывая на каждом вдохе: – Я столько времени была одна… Тело – грешно, оно живет по животным законом, но я не животное, и мой разум отказывается подчиняться вам…
- При чем тут животные? Вы прекрасны, как богиня. На вас хочется молиться. Так примите мою молитву, не отвергайте ее…
- Вы еще и безбожник! – простонала она.
- Вы стали моим божеством. И вы знаете, что произойдет, если я пойду дальше – вам понравится, Диана!..
- Нет, нет, нет!.. – повторяла она, едва не рыдая, но глаза говорили совсем другое, и тело ее выгибалось ему навстречу.
- Маленькая упрямица, - сказал король, с усилием отрываясь от нее и нависая над ней. – Мне ничего так не хочется, как вознести вас на небеса наслаждения. Почему вы противитесь? Вы ведь хотите этого, желаете этого так же страстно, как я.
Она покачала головой, не в силах произнести ни слова.
Дидье поцеловал ее в уголок губ, на мгновение замирая в опасной близости от нее и наслаждаясь этим мгновением. Жестокая, как же она его истерзала!
- Когда вы придете ко мне, - сказал он тихо, - я повторю всё, и сделаю даже больше, обещаю.
- Никогда! – тут же отзывается она.
- Лгунья, - мягко упрекнул он ее. – А теперь я все-таки поступлю, как вор… - и он поцеловал ее в нежный, алый рот, потому что не смог сдержаться.
Этот поцелуй был вовсе не нежным, и в него Дидье вложил всю свою неутоленную страсть, все дикое желание, проникая языком в горячую глубину женского рта. Диана застонала, но не отвернулась, и это оказалось последней каплей – король дернулся всем телом, застонал сам и излился в простыни.
Блаженное опустошение, успокоение после стольких дней воздержания.
Он с трудом пришел в себя и обнаружил, что держит Диану в объятиях, уткнувшись ей в плечо, а она замерла, боясь пошевелиться.
- Вы и правда мастерица сводить мужчин с ума, - сказал он, вставая с кровати.
Достав нож, он в два счета перерезал путы, удерживающие руки Дианы, и положил нож рядом с ней.