— … давление на медиа со стороны истеблишмента, — треплется препод. — И там в жанрах так же заявлена биография.
Огромной лапищей он отодвигает пластиковую папку на край стола. Николь натурально прикидывается беркутом, орлиным зрением отслеживает каждое движение этого альфа-самца.
Или ястреба, или коршуна, если по-пернатому. Видный хищник.
В общем, Алекс Александрович — птица не нашего полета. И он уже три месяца не может запомнить ФИО Николь. Каждую пару смотрит в список и спрашивает: Попкова, готовы сегодня?
А потом, словно опомнившись: ох, простите покорно, Николь Беркут?
Она скрипит зубами и кивает. И дальше бросает глазами искры в него.
Кроме Николь, по преподу, до состояния "кириешки", сохнут: Маша, Даша, Саша, Женя, Виктор, собаки, кошки, земляные черви, перечислять устала. Брутальная борода и немыслимые татуировки классного мужского экземпляра косят всех напропалую.
Анонс на Алекса Александровича Аверина: лет сорок, разведен, голос с хрипом, как у певцов при расщеплении, и он носит лакированные ботинки. И сексуально курит. И под рубашкой грудь волосатая. И в койке он зверь.
И можно с три короба еще навоображать, да.
Громко втягиваю газировку из трубочки, и смотрю на Аверина. Он облокачивается на стол, угрожает презентациями, которые мы должны сделать, и дергает бороду — раз, два, три, четыре…
Он отворачивается, и я сбиваю счет.
— Смотрим внимательнее, — повторяет Алекс и неопределенно машет рукой, — на следующую пару от каждого жду письменную рецензию по фильму.
— Почему этот фильм, вообще, к прокату допустили? — вопрос из зала. — На пальцах ведь рассказывается, как извращается правда.
Алекс игнорирует. Садится на край стола. Не прям туфлями болтает в воздухе, а опирается задом, сложив ноги крестом. К аудитории вполоборота, поправляет чуть задравшиеся брюки, на щиколотке мелькает чёрный рисунок-тату, на его грубый профиль молятся по правый локоть от меня.
У Николь подбородок тонет в ладони и два серых сверла вместо глаз, в-ж-ж в Алекса. Она точит лясы с соседкой в стиле: сю-сю он зайка, да?
Сю-сю согласна с тобой — ответно льет сироп одногрупница.
— Как можно взрослого, похожего на чокнутого байкера чувака называть зайкой? — не выдерживаю волнений над ухом.
— Почему нет? Запустить лапку к Алексу в штаны великая задача времен и народов, — бросает Николь. — Важнее красного диплома. Не ври, что сама не хочешь.
Смотрю на Аверина, он смотрит на часы.
Ноу, я не отрицаю его очевидную привлекательность и чувствую силу от него исходящую, она сродни гипнозу, еще бы, у него же глаза чернее ночи, кода нет луны и вырубили все фонари в окресностях.
Но мы второкурсницы, а ему даже на выпускниц плевать.
Взаимно, мне в его беспросветных дебрях плутать некогда. Я занятой человек.
Одногрупницы томно вздыхают.
Я тоже, с тоской. Начало четвертого, а у нас только первая пара. А мне край, как срочно, на работу надоть.
Фильм идет, в аудитории гул — персонажам моют косточки. Активность на лекциях — жирный плюс в карму под названием "зачетная книжка".
Тайком забиваю в поисковике на планшете "Плутовство" и листаю отзывы на медиа-творение Барри Левинсона.
— Этот фильм политическая сатира, — громко высказываюсь, урвав чужую мысль. — И если так рассудить, то ведь в каждой шутке…
— Только доля шутки, — одобрительно заканчивает Аверин. — Верно подмечено.
Конечно, верно. Всегда срабатывает.
Двинем дальше.
На экране Дастин Хоффман жалуется Роберту Де Ниро на тяжелую долю продюссеров. Пью колу, надуваю пузыри из жвачки и читаю комментарии.
— А ведь американцы часто прибегают к помощи киношников для решения своих проблем, — цепляю ходовую тему и запускаю живой спор среди одногрупников.
Дискус. Аверин только и успевает, что отбиваться от студенческих бла-бла.
Все. Я отметилась, миссия выполнена, и ближайшие минут двадцать могу уделить работе. Ха и хо, уровень хитрости — лиса из басни про ворону и сыр.
Пялюсь в планшет и пролистываю рабочий чат.
Ничего утешительного. А я надеялась на поддержку коллег, мол, учись, Кристин, хватит пропусков, иначе вылетишь прямо в главные институтские ворота, когда та старая ведьма из деканата будет метлой размахивать. Ну, правда, там бабулька сидит — вылитая колудница, такой лютый треш на голове, будто ее током шандарахнуло.