Выбрать главу

Для малышей женщина была чем-то привычным и в то же время незнакомым. Она курила, как мать Куда, но, в отличие от Хельги, была не по-женски худой. Чужой, еще непонятной. Ивэй оказалась слишком живой для привыкшей к деловитости Нины, а в ее движениях сквозило беспокойство, совершенно ей не подходящее.

Ивэй ученый, а не мать. И для нее появление детей, к тому же не-людей, не на работе, а дома, под боком, было ужасно волнительно. К Нине она немного привыкла в лаборатории, так что проблем возникло бы немного, тем более ею все равно будет заниматься Саара с девяти утра до шести вечера шесть дней в неделю. А вот Куд... "Мальчика" она не знала совершенно. В кого же превратила его Хельга? Ивэй хорошо помнила нрав подруги, ее походы к психологу и борьбу с наркотиками, расшатавшими разум до предела. И когда Куд выкарабкался из свитера с ее помощью, она ждала чего угодно. Но только не чистой кожи. Ни рубцов, ни ссадин, ни синяков. Неужели Хельга сдерживалась? Или это Тимм не позволял ей бить Куда? Ивэй на мгновение прониклась уважением к покойному мужчине.

Ивэй вздохнула, толкая детей к кровати и про себя отмечая, что нужно сделать перестановку и купить еще одну. И малыши немного расслабились.

— Няня тоже будет жить здесь? — Нина похлопала ладошками по креслу, похожему на то, в котором Саара сидела в Юсте.

— Нет, но будет приходить каждый день. Кроме воскресенья, как обычно. В остальное время я буду рядом.

— Как мама? — воодушевилась Нина, и Ивэй не смогла сдержать улыбки. — А можно, я буду называть вас мамой?

Она схватила руку Ивэй и начала ее трясти, а женщина оторопела. Вопрос ввел ее в ступор. Но тут Влез Куд и окончательно лишил женщину способности говорить:

— Мне тоже надо называть вас мамой? — он привалился к ее ноге с другой стороны от Нины, задрав голову и опираясь подбородком о бедро, но тут же отскочил, услышав взрыв гортанного хохота: мужчина тихо сполз по стене. Ивэй стремительно вышла из комнаты с красным, как помидор, лицом, и Нина наощупь пошла за ней, повторяя свой вопрос.

Куд остался в комнате один на один с незнакомцем и почувствовал себя неуютно. Мужчина уже не смеялся: пристально рассматривал мальчика не-человека.

— Ее зовут Ивэй. А я Джонатан. Меня можешь называть папой, если хочешь, — он улыбнулся Куду и "поздоровался" с пустым рукавом его расстегнутой рубашки, словно это было привычным для него движением. — Надеюсь, мы подружимся. А Ивэй лучше называй по имени. У тебя ведь все-таки есть мама. Настоящая.

— Вы знаете ее?

— Еще как. И Тимма, отца твоего, я знал.

Мальчик удивленно захлопал глазами, услышав это имя, и Джонатан улыбнулся тепло и открыто. Как Тимм.

— Хорошо, — сказал Куд, смутившись этой улыбке. — Тогда я буду называть Ивэй по имени, а вас Джо.

— Папа-Джо? — уточнил мужчина и хитро подмигнул ему. Куд окончательно растерялся и пролепетал:

— Ладно... 

* * *

Ивэй опустила стакан с водой на стол, обессилено уставившись в окно. Выглядела она ужасно, и Джонатан присвистнул, ловя ее отражение в зеркале.

— Ты как? — он был действительно обеспокоен ее состоянием. Может быть, она еще не отошла от внезапного становления "дважды мамой"? Он вспомнил молодость и двадцатилетнюю девушку, которая делала все, что ей хотелось, а потом ошарашенно смотрела на результаты секундного "почему бы и нет". Давно она не возвращалась в столь бурную юность.

— Не знаю, — честно призналась Ивэй и тут же усмехнулась. — Кажется, я начинаю понимать Хельгу. Крыша едет просто.

— Да брось. Они обычные дети. Очень, кстати, милые. Ладно хоть не дерутся — уже хорошо, вот я в их возрасте с братьями...

— Ты зрачки Куда видел? — вскинулась женщина, еще шире распахнув глаза, которые стали похожи на две плошки. Волосы всклокочены, отчего создавалось ощущение, что сейчас пять утра, а она забыла причесаться, на блузке пятно от кофе, на коленях — вода из стакана. И ногти покусаны — она опять вспомнила детскую привычку.

— Видел. Как у кошки, когда та смотрит на кусок колбасы в твоих руках, необычно. Просто радужки темные, как у Тимма, ну и что с того? — Джонатан пожал плечами, роясь в холодильнике, а Ивэй только и смогла, что опуститься на стул, не сводя с него огромных глаз. Она хихикнула, глупо и нервно, но из горла вырвался всхлип, отчего-то похожий на икоту.

— Мне страшно, Джо. Я не справлюсь. Точно не справлюсь — из меня никудышная мамаша!

— Не принимай близко к сердцу, дорогая, все будет хорошо! Я на подхвате, не забывай, — он, хрустя бутербродом, щелкнул ошалевшую от переживаний женщину по носу и обнял ее, когда она совсем скисла, почти повиснув на его плече. — Кстати о колбасе. Будешь?

— А вот буду, — буркнула главный генный инженер корпорации "Юста" и со вздохом вгрызлась в бутерброд с маслом и толстым куском ветчины. 

* * *

Дети привыкали к комнате. Обещанная Саара все не появлялась, Нина изнывала от нетерпения и ходила туда-сюда, трогая все подряд и считая шаги. Куд лежал на кровати, глядя в потолок, и думал. Много и обо всем. Иногда скашивал глаза на девочку, стоило ей запнуться или на что-то налететь. И каждый раз улыбался, понимая, что здесь, в этом доме, его никто не назовет ущербным, как мама.

Но как с этой Ниной заговорить? Что вообще делать? Там, в лаборатории, все произошло само собой, а здесь все совсем по-другому. У девочки заурчало в желудке, и она остановилась, слегка краснея и хватаясь за живот.

— Хочешь есть? — Куд, обрадованный внезапно полегчавшим воздухом, перевернулся. — На вешалке сумка висит, достань из нее печенье. Прямо, в сторону. В левом кармане под клапаном, нащупала?

— Ага. Спасибо, — Нина, смущенно бормоча, выудила раскрошенное печенье, припрятанное матерью Куда, которую не заботило, каким образом он будет оттуда это печенье доставать, и захрустела. — А ты будешь?

— Давай, — согласился мальчик и, скатившись с кровати, подошел к девочке, сев рядом. — Не двигайся. Я сам буду наклоняться. Папа всегда так делал.

И они, сидя на полу возле двери, ели печенье. Одной рукой Нина выуживала крошки для себя, другой — кормила Куда, держа ладошку на уровне локтя. Обоим было в новинку все происходящее, но это их и подбадривало. Они одинаковые. А значит, почти родные. Они с самого начала не задавали друг другу вопросов о том, каково это — не видеть или не иметь рук. Как-то само получилось, будто им это было не нужно. А может, неинтересно.

А может, они просто забыли об этом в водовороте переезда. Они были детьми, которые задают вопросы взрослым и совсем не задают их друг другу. 

Запись первая. Ноябрь. Истоки и карандаши

[Оглавление]

Оз никак не мог проснуться. Что-то не отпускало его, умоляло остаться. Озу казалось, что если он проснется, то упустит нечто важное, какой-то ответ на еще не заданный вопрос. Мальчик уже почти дотянулся до дна сновидения, где слышались музыка, голоса и радость, пробирающаяся под кожу, где пахло солнцем и улыбками, а чьи-то руки обнимали шею. Этот сон почти удалось достать, но вместо того, чтобы ухватиться за него, мальчик распахнул глаза, зажмурившись от яркого света, ударившего в лицо. Что-то в последний момент вытолкнуло его, и он услышал отчетливое: "нужно вернуться к истокам!", почему-то прогремевшее голосом Смотрителя. Ему было невдомек, что это означает. Оз никогда не видел таких странных снов, но чувствовал, что этот вернется к нему еще не раз. Может, виной этому дневник ребенка, который он читал всю ночь?

Через три минуты после пробуждения мальчик, все еще валяющийся на смятой постели, услышал шум. Зашипели двери, и в Комнату въехала Эмма. Запахи солнца и уюта растаяли, руки исчезли, а голоса смолкли, будто Эмма раздавила их своими колесами, размазала по полу. Она как-то недовольно плюхнула поднос с завтраком на стол, а потом, уперев руки в бока, осуждающе уставилась на Оза, сжав тонкие губы в полоску. Часы показывали половину первого дня.