Мы поклялись ему во всём, что он требовал. Поклялись молчать, поклялись никогда не причинять вреда хуторянам и Эзмелу в придачу, поклялись не вредить Другу. Варл в тот же день сказал мне, что никогда не заведёт себе семью и положит жизнь на то, чтобы убить Урмеру. Но мой сын нарушил свою первую клятву, а потом и последнюю, и, кажется, убивать Урмеру придётся делать его сыну.
— Зачем он сохранил ваши жизни? — спросил могильщик. — Он мог убить вас сразу после того, как узнал о возможном предательстве.
— Я ничего об этом не знаю, — покачал головой старик. — Нам бы никто тогда не поверил. Нас уважали люди, а в тот год Урмеру уже покарал одного из горожан, заставил его идти по Бергатту, я уже не помню за какой проступок, и некоторые были недовольны. И я хорошо помню, как мучился в ожидании своего последнего Йоля. Это было жестокое наказание — ждать мучительной смерти и знать, в какой день она к тебе придёт. Лишь Варл отговорил меня от самоубийства, он всё ещё верил в то, что сможет спасти меня. Иногда я жалею, что послушал его. Но если Друг умрёт…
— Чушь какая-то, — резко сказал Велион. — Ты отвлекаешься. Проще было вас убить. Нет человека — нет проблемы. А проблем вы и так доставили немало.
— Урмеру сумасшедший, — вставил Хасл. — Он рассказывал мне о проголодавшейся бедняжке, которая была вынуждена убить ради пропитания. Или разговаривал сам с собой, будто меня там и не было.
Могильщик с сомнением покачал головой, однако не стал спорить.
— А метка? Что стало с ней?
— Друг снял её, когда я попал к нему.
— Что было там, в Башне? Как ты лишился руки?
Сухорукий отрыл рот, чтобы ответить, но резко закашлялся, будто поперхнулся. Из его глаз с новой силой хлынули слёзы, а тело начала бить крупная дрожь. Он поднял культю, но та почти сразу бессильно повисла на повязке, левая рука судорожно ощупывала то место на бедре, откуда был выдран кусок мяса.
— Я не могу, — прошептал старик, — не могу… Не заставляй меня вспоминать, я умоляю… Когда мы дойдём до Башни… вы узнаете всё сами… Лучше бы я повесился в тот день…
— Я сам скажу, если тебе сложно, — сказал могильщик. — Твоя рука сейчас похоронена вместе с Сильгией?
Сухорукий буквально рыдал и всё же нашёл в себе силы ответить:
— Если, конечно, он не заменил её чьей-то другой.
— Думаю, нас ждёт в Башне то ещё зрелище, — процедил Велион. — Я убью этого грёбаного ублюдка медленно, чтобы было время с ним поговорить. — Он на миг замолчал. — Ещё вопрос: кто стал избранницей Варла после Миреки?
— Её овдовевшая бездетная сестра, Мирена.
— Мать умерла при родах моего младшего брата, — вставил зачем-то Хасл. — Вместе с ним.
— Она не слышала никаких голосов?
— Знает только Варл, — отозвался старик.
— Твой сын был умным застранцем. Не знаю, кто ему подсказал, но точно сомневаюсь, что всё вышло случайно. Магический дар передаётся из поколения в поколение, у кого-то он слабый, у кого-то сильнее, но если в роду был кто-то из магов, то вероятность, что появится ещё один обладатель Дара, достаточно велика. Дед нашего Хасла — слабый маг, очевидно, по части животных, тётка была достаточно сильным медиумом, то есть специализировалась на человеческой магии. — Велион потёр переносицу. — Хасл способен управлять растениями. В общем, Варл сделал вклад в будущее. И это хорошо, одолеть одного колдуна без помощи другого очень тяжело.
— Меня больше беспокоит хутор, — сказал Крамни. — И инструменты.
— Мы же договорились, что вы их получите, — проговорил Хасл.
— Очень хорошо. Все слышали?
Только сейчас молодой охотник обратил внимание на негромкие звуки с улицы. Кажется, их разговор слушали все собравшиеся пастухи.
— Слышали что? — спросил кто-то грубым голосом с улицы.
— Что у нас будет свой посёлок, — ответил пастух. — Возможно, кто-то его не увидит. Но его дети будут счастливы. Расходитесь.
Снаружи послышалось одобрительное мычание и звуки удаляющихся шагов.
Рядом с мужчинами появилась Грала на вид очень довольная собой.
— Всё, — сказала она, — все узнали то, что хотели. Знайте вот ещё что: этот ублюдок до следующего Йоля не доживёт. Я старалась, как могла, но он совсем разболелся.
Грала «старалась»: она вставила в рот лежащему в беспамятстве Эзмелу тряпки и вылила на них весь котелок кипящего отвара. Рыбак ещё жил, но оставалось ему совсем недолго.