На улице плотной группой стояло четверо пастухов во главе с Крамни, чуть поодаль покряхтывал старый Хасл. Несмотря на увечья, он явно тоже собирался в поход — справа к его поясу прицепили ножны с длинным кинжалом. Глава пастухов щеголял с неестественно огромным мечом, висящем за его спиной на длинном ремне, перекинутом через плечо. Остальные изгои вооружились копьями и луками.
— Пошли, — сухо скомандовал Крамни. — Сегодня мы потеребим за мошну хуторян. Эти жирующие на наших костях говнюки заплатят сегодня за всё. Теперь мы будем брать у них то, что захотим, и назначим ту цену, которая понравится нам.
Хасл промолчал, да и остальные тоже хранили угрюмое молчание, даже бывший навеселе могильщик. Они готовились убивать. И быть убитыми.
Глава шестнадцатая. Пылающий хутор
Хасл никогда раньше не ходил по ночному лесу. Какой толк от ночной охоты? Вечером охотники обычно расставляли силки или обновляли ловчие ямы и укладывались спать, чтобы утром, сразу после рассвета, собрать угодившую в ловушки дичь. Потом весь день они бродили по лесу с луками или сидели в засаде.
Он бывал в этих местах. Но не узнавал дышащий влагой ночной лес. Глубокие тени не позволяли отличить овраг с крутыми склонами от безопасной ложбины. Тьма скрывала большую часть ночных обитателей от глаз, но их присутствие ощущалось буквально кожей.
Впервые за долгие годы Хасл почувствовал — лес для него чужой.
Чего не сказать о пастухах. Крамни уверенно вёл их отряд, избегая опасных или просто сложно проходимых мест. Через час ходьбы Хасл, увидев знакомые ориентиры, понял — они прошли почти половину пути до хутора. При этом отряд очевидно пару раз срезал там, где охотники и днём предпочитали не ходить.
Почти протрезвев и окончательно проснувшись, молодой охотник впервые почувствовал сильное беспокойство или даже страх. Он боялся этой вылазки. Боялся умереть или, что хуже, увидеть, как погибнет Мирека. И что она скажет ему, когда погибнет часть её семьи? Пусть он делит шкуру неубитого медведя, но даже если они победят на хуторе, а девушка согласится остаться с ним, им с могильщиком ещё нужно убить Урмеру. Хасл чувствовал — эта задача самая сложная.
И что будет потом? Они бросят всё и уйдут с Велионом? Туда, в огромный мир… где они станут изуродованными недомерками. А что станет с людьми? Кто будет управлять ими?
Хасл стиснул кулаки и с трудом унял дрожь. Он многое должен сделать сейчас и ещё больше — потом, но захвативший его водоворот событий не даёт даже поразмыслить о происходящем.
— Что, зассал? — прорычал кто-то из пастухов. — Трясёшься как шавка. Небось, это тебе не на глухаря ходить?
— Как подсказывает практика, — ещё полупьяным голосом произнёс могильщик, — самые говорливые обычно самые ссыкуны и есть.
— На твоём месте, чужак, я бы помолчал, — прошипел другой пастух.
— А то что? — фыркнул Велион. — Заговорите меня до смерти? Или достанешь нож? Покажешь, какие вы храбрые? Смотри, когда я долго не бываю на могильнике, у меня рука так и чешется, чтобы воткнуть в кого-нибудь восемь дюймов железа.
— Вот это я обожаю, — насмешливо сказал Крамни, — бахвальство перед дракой. Как подсказывает практика, такие дерзкие на словах бойцы обычно самые говённые.
Могильщик хмыкнул.
— Ладно, парни, не будем судить друг о друге до драки. Для вас сегодняшняя заварушка, наверное, целая война. А война — это большое дело, даже маленькая.
— Это ведь война превратила Бергатт в руины? — встрял сухорукий. — Там, в Мёртвом Мире, ты бывал на войне?
— Был. Но не воевал, бежал от неё. Когда тысяча вражеских всадников приезжает в края, где ты живёшь, ты ничего не можешь сделать, если у тебя нет своей тысячи всадников. Мирным жителям никто не объявляет войну, они последние, кто хотят войны, но именно они страдают больше всего — их дома сжигают, поля вытаптывают, их грабят, убивают и насилуют. Мирный житель может или убежать или ждать своей участи, третьего не дано. Жизнь не гарантирует ни один из этих вариантов. Но у меня не было ни убежища в лесу, ни дома, ни скота. Я и в тех местах был чужаком. Поэтому я решил, что лучше буду убегать. Так, по крайней мере, больше зависело от меня.
— Страшно было? — спросил Хасл.
— Конечно. Но сейчас у нас честная драка, восемь голодранцев против семи, от таких я не убегаю.
— И не боишься? — поинтересовался Сухорукий.
— Опасаюсь. Убить могут на любой войне.
Охотник уже думал об этом. Его могут убить, да. Но он сам выбрал этот путь. А выбирали ли жители хутора?