— Не темни, Коля, выкладывай, что майор решил, — спокойно сказал Юра.
— Чего мне темнить? Я тебе все сказал: решил он с тобой потолковать.
— Да пусть хоть майор, хоть генерал толкует! Что я сделал? Песни пел? Так это мое личное дело. Я ему такое скажу, — как химичка наша, заикаться станет! — Серые, обычно веселые глаза Юрия засветились холодным огоньком, губы растянулись в злой улыбочке — так улыбаются в приключенческих фильмах супермены.
Дементьев смотрел на друга с тайной завистью: вот такого Юрия — самостоятельного, немного надменного, знающего себе цену, одним словом — личность! — он и ценил. Но, желая ему добра, все же посоветовал:
— Ты смотри не зарывайся!
В тот же вечер Колыбельников рассказал о случившемся командиру полка полковнику Прохорову. Он встретил Прохорова у входа в штаб. Был теплый вечер, из клуба слышалась музыка — там перед началом сеанса всегда проигрывали магнитофонные записи. На спортивных площадках около казарм сражались волейболисты, оттуда доносились крики болельщиков.
Командир вышел из штаба веселый, у него было хорошее настроение. Обычно он серьезен и строг, не так уж часто бывает радостно на душе у командира полка, чаще одолевают заботы да неприятности. Замполиту не хотелось огорчать его, но что поделаешь!
— Вы в кино? — спросил Иван Петрович.
— Да, пойдемте вместе, сегодня, говорят, хороший фильм.
— Не могу, надо об одном деле поразмыслить.
Они пошли не торопясь, как ходят отдыхающие люди и как сами они редко ходили по городку.
Прохоров подумал: «Неспроста замполит осторожно начинает. Опять неприятность!»
— Что стряслось? — прямо спросил он Ивана Петровича.
Колыбельников рассказал. Командир не сразу понял, почему так насторожился замполит.
— Гитары, песенки — сейчас мода. Вон у нас в клубе какую музыку крутят, слышите? А давно ли мы джаз да всякие буги–вуги осуждали? А теперь они звучат, как говорится, официально, и ничего плохого не происходит. А мы в молодости пели разве только «Катюшу», «Синий платочек» да «Тачанку»? А «Мурку» вы не пели? А наши отцы, матери — «Кирпичики», «Маруся отравилась», «Гоп со смыком» и прочую муру разве не пели? Ну и что случилось? Ничего. Мода пришла и ушла. Пройдет и эта.
— Блатные песни и в те времена приносили немалый вред. Еще неизвестно, скольких неустойчивых подростков они сбили с толку, увлекли ложной романтикой преступного мира. А теперь песенки с определенной начинкой куда более опасны.
— Ну если песни, о которых вы говорите, с гнилым душком, значит, надо варежку в рот вашему поэту! — сказал Прохоров.
Это было любимое шутливое выражение полковника. Позаимствовал его Андрей Николаевич у своего командира батальона, еще будучи лейтенантом, когда служил в Забайкалье после окончания училища. Тот комбат — майор Кошелев, лихой и умный человек, был на фронте разведчиком. Много раз ходил за «языками». Чтоб пленные не орали, им затыкали рот варежками. Вот с тех пор и осталась у него поговорка. Не любил он длинные разговоры. Всех, кто много говорил, перебивал: «О деле давай, браток». Ну а если человек не унимался и продолжал болтать, Кошелев говорил со вздохом: «Варежку бы тебе!»
— Запретом проблему не решить, Андрей Николаевич. Тут упорная работа предстоит, надо убеждать и переубеждать. Одним махом ничего не сделаешь. В общем, я разберусь, а потом доложу вам.
— Хорошо, подумайте, — согласился Прохоров. — Пока, значит, никаких решительных мер применять не будем?
— Наоборот, самые решительные меры я приму по своей линии, — замполит улыбнулся, — только без варежки. Присмотрюсь, изучу, а там огонь воду покажет. — У Колыбельникова тоже была любимая поговорка. Он перенял ее у парторга полка, с которым служил в Прибалтике. Тот парторг, капитан Пирогов, остерегал от суеты, скоропалительных решений и выводов. Он советовал: «Разберитесь, огонь воду покажет». И еще говорил: «Запретить, наказать — значит оттолкнуть, отдалить от себя человека; убедить, доказать — значит приблизить!»
Колыбельников возвратился домой поздно. Надежда Михайловна сразу приметила — расстроен. Знала Ивана Петровича больше двадцати лет, да и опытный глаз педагога улавливал разные нюансы в настроении мужа: Надежда Михайловна работала завучем в школе–восьмилетке.
— Ужинать будешь? — мягко спросила жена. — Беляши подогрела…
— Буду. — А сам не пошел к столу, уже забыл, что ответил.
Спустя несколько минут жена позвала:
— Иди, Ваня, я приготовила, еще раз подогрела.
Колыбельников направился было в кухню, но по пути заглянул в открытую дверь комнаты детей. Олег учился в шестом классе, Поля заканчивала школу в этом году. Сейчас дети были в клубе, в кино.