адет тебе завтра на голову кирпич или нет. Эта статистика не знает, что произойдет через пять минут. А тут год! Следующий год! – она передразнила саму себя, – Статистика, Боря, это полная хуй-ня, – по слогам произнесла она, – поэтому и занимаемся мы хуй-ней, назвав ее статистикой! Да, Боря, но это деньги, которых по статистике восьмидесяти процентам россиян хватает на безбедную жизнь! Жизнь без бед, Боря, или жизнь без денег? И что значит хватает? Беды и деньги, Боря, у каждого разные! У тебя беда, чтобы вовремя заплатить кредит за двушку в Бирюлёво, в этом сраном муравейнике, где у каждого из твоих соседей-муравьев, которых ты даже не знаешь, свои беды. У меня, Боря, свои… Но это беды, и статистике на наши беды наплевать. Она просто калькулятор, который складывает случайные цифры из придуманных нами же опросов. Сколько раз ты посылал людей с папками на улице, которые лезли к тебе с вопросами, что ты смотришь по телевизору, или что ты жрешь на обед? А это тоже статистика! И неважно, что эти с папками припишут потом эту статистику, чтобы получить деньги и войти в эти восемьдесят процентов безбедных россиян. А вот статистики, скольких из них ты послал на хуй, Боря, нет! – Евгения развела руками, – и не будет, Боря, потому что на хуй посылают не по статистике, а по жизни! И меня, Боря, тоже сегодня на него послали! Хорошо хоть в очередной раз не надели! Да, Боря, – Евгения шмыгнула носом, – И меня в пешее эротическое путешествие. Можешь не слушать… Мне просто надо высказаться. Так говорит мой психолог. А ты знаешь, что по статистике психологов-женщин больше, чем мужчин? А знаешь почему? – она попыталась сделать серьезное лицо, – Потому что по статистике психологов посещают в основном женщины. Погрешность два-три процента, не больше, а это ерунда. А к кому идет женщина? Согласно давним стереотипам, к подружке. А какая она к черту подружка? Сидит слушает и кивает головой, нацепив очки без диоптрий. Она хочет, чтобы я ей рассказала о своем мужчине. А есть ли у нее самой мужчина? Она целый день слушает сказки, которые называются проблемами, от таких, как я. Для чего? Чтобы потом пойти к своему психологу? У каждого психолога есть свой психолог, Боря. Это давно всем известно. И они так же не уверены, как мы, и все разговоры о наших проблемах – это всего лишь жалкая попытка не стать теми двадцатью процентами, которые живут наедине со своими бедами, да еще и без денег, – Евгения щелкнула пальцами, – психолог, Боря, это не врач. Это уши, в которые можно лить любую грязь своей души и вешать на них лапшу, чтобы в конце услышать, что «у вас все получится и вас ждут перемены». На хрен сдались мне эти перемены! – Евгения топнула каблуком «Луи Витона», – если я захочу, я послушаю про них песню. Я не хочу перемен, Боря! Я не хочу меняться! Пусть мир меняется вокруг меня, а я буду его константой! Да… – неожиданно Евгения потеряла мысль рассуждения, запутавшись в цифрах статистики, от которых она часто не могла заснуть и которые часто будили ее по ночам, – Георгий – неплохой мужчина. А как человек… Я не знаю такого человека! – она опять икнула, – С мужчиной Георгием я встречаюсь раз в неделю, а у человека Георгия есть семья, дети, глупая дура жена и тесть по имени Марат! У человека Георгия до фига своих проблем, а я не психолог, чтобы говорить ему, что у него все наладиться и его ждут перемены. Налаживать, Боря, надо все самому. А как налаживать? – она обхватила водительское сиденье руками, – знаешь, что сказал этот Марат? «Всё, Евгения Викторовна, твоему бизнесу кранты, потому что Георгий нехороший человек. А значит и ты нехорошая. А значит добро пожаловать в двадцать процентов бедовых россиян! У тебя нет бед? Они будут! И я тебе их устрою… де-вач-ка», – она передразнила небритое лицо из «Ягуара», – а ведь он устроит, Боря! Он знает, что наша статистика – это вранье, и деньги мы получаем за вранье, за придуманные нами цифры. А вот если бы они были правдой, этот Марат знал бы, что Георгий с его дочкой несчастлив, а женился он на её деньгах. Но по статистике Георгий счастлив. Вот так мы обманули сами себя. А Марат нас вычислил и решил уничтожить. Георгия и меня, потому, что по статистике я та самая пятнадцатипроцентная разлучница, которая разрушает крепкие семьи, из которых уходят преданные, счастливые мужья. Да не нужен мне этот Георгий! – Евгения повернулась к окну, – не нужен, Боря. И я ему не нужна. Но вместе мы нужны Марату, чтобы опровергнуть наши статистические данные и сделать нас теми, кем мы в его понимании должны быть – нищебродами. Вот только за что? Наверное, за то, что мы слишком долго врали с этими цифрами… Георгий говорит, что Марата надо убрать… Ты, наверное, знаешь, что это значит, – голос Евгении стал заговорщицким, – убрать, Боря. Убрать отовсюду – из жизни, из статистики… Я вначале не поняла Георгия, а сейчас понимаю. В бизнесе никакой статистики нет, а ответа всего два – пятьдесят на пятьдесят. Или ты, или тебя. И я помогу Георгию, потому, что так я помогу себе, – Евгения повысила голос, – только пока не знаю, как, – она икнула, – наверное возьму и найду того, кто уберет из статистики этого Марата. Вот скажи, Боря, ты бы смог это сделать? Ведь по статистике охранники и водители чаще всего совершают заказные убийства… А куда мы едем? – она взглянула на незнакомые пейзажи за окном, – Боря! – она вцепилась в кресло, – Боря! Я здесь не живу! Куда мы едем? – он схватила водителя за плечо, и он обернулся… – Ты не Боря… – на нее смотрели те самые глаза из клуба, которые она потеряла в беснующейся толпе, – кто Вы? – на этот раз голос Евгении прозвучал испуганно, – куда мы едем? Останови…те… – выдавила она жалобно, – пожалуйста… У меня есть деньги... или, – она сжала в кармане телефон, – Вы же не маньяк? Или вас Марат послал? – она заглянула в глаза, полностью лишенные эмоций, – Я много лишнего наговорила, да? … Остановите, ну пожалуйста, – начала было она, но тут же резко сменила тактику, – ты даже не знаешь, кто я такая! И если со мной что-то случится, тебя найдут! Из-под земли достанут! Ты засунул меня в свою машину… – она резко замолчала, вспомнив, что в «Майбах» забралась по собственной инициативе, и всхлипнула, – ну пожалуйста… не надо со мной ничего делать.