Она накинула поверх легкого халата невесомый «Шанелевский» плащик, на ходу запрыгнув в угги из шерсти альпийской ламы… В коридоре башни было темно, лишь где-то вдалеке горело голубоватое пятно над лифтом, который бесшумно распахнулся и мгновенно опустил ее вниз к улыбающемуся лицу услужливого консьержа-портье в темной, как сама башня, форме. Стеклянные двери распахнулись, и в них ворвался город с машинами, людьми, запахами, которые в башню не пускали элитные кондиционеры, освежающие и очищающие воздух.
Брызги неона ослепили глаза, и она, спрятав их под капюшоном халата, быстро перебежала дорогу, забитую гудящими машинами, еле успев на зеленый свет светофора.
Она нарушила границу между мирами. Прохожих стало больше, как и шума, который обволакивал ее чужими голосами, от которых там, наверху, защищали звуконепроницаемые стены и окна башни. Казалось, прохожие рассматривали ее, но на самом деле им было глубоко наплевать на девушку в «Шанелевском» плаще и уггах, застывшую у витрины обычной кондитерской.
Они бы, наверное, удивились, если бы узнали, что она живет на самом верху башни, в мире избранных. Хотя, избранных в этом городе не очень любят. На них хотят быть похожими, подражать им, жить, как они, быть ими, но их не любят. Наверное, потому, что они тоже никого не любят, кроме себя.
Путь на вершину башни и любовь – это параллельные системы координат, которые никогда не пересекутся. Она распахнула дверь и, ткнув пальцем в коробку эклеров за стеклом, приложила телефон к кассовому терминалу, не став слушать слова девушки-кондитера о бесплатном кофе и каких-то акциях. Прижав коробку с эклерами к груди, она выскочила на улицу, и быстро перебежала через дорогу, задержав дыхание.
В себя она пришла только в лифте. Звякнув ключами в кармане, она открыла дверь, выпрыгнула из уггов и, бросив плащик на дизайнерскую обувную кушетку, вместе с эклерами пошла на кухню. Открыв коробку, она по привычке направила на пирожные телефон и щелкнула камерой. Экран тут же предательски сообщил, что прежде чем куда-то это выложить, он должен предупредить, что данный продукт является высококалорийным и ей при ее образе жизни категорически не рекомендован.
Она взяла в руку эклер и поняла, что совсем не хочет обычных хрустящих трубочек с вредным жирным кремом и толстым слоем калорийного молочного шоколада… И не потому, что вредно, а просто потому, что не хочет. Так зачем она выходила на улицу?
Евгения положила пирожное обратно в коробку и вновь открыла холодильник, выудив оттуда бутылку белого вина и салат из омаров в контейнере. Зачем? Всё просто. Чтобы доказать этому городу, что она его не боится!
Зацепив хрустальный бокал, вместе с салатом и бутылкой, она направилась в залитую мраморным кафелем ванную и открыла кран подсвеченного снизу джакузи. Пузырьками забурлила вода вместе с ароматами соленого моря и лета, словно отгоняя унылую московскую осень, которую она ждала вместе с желтыми листьями, и от которой так хотела убежать еще тогда, когда она и не наступила.
А может осень здесь не при чем? Она скинула халат и опустилась в почти средиземноморскую воду, поставив вино с бокалом и салатом на столик. А может она просто хотела сбежать от самой себя… и от дебильных сообщений Георгия с тупыми шарами-эмоциями без эмоций и детскими сердечками, которые не имеют к любви никакого отношения… потому что любви просто нет… Она, как эклер. Слишком вредная.