– Все хорошо. – стараюсь больше не думать о плохом. – Насколько будет законно, если я попрошу впустить в меня внутрь? Просто мне легче осмотреть его с вами.
– Не совсем законно, – старик качает головой, затем добродушно ухмыляется. – Но для вас, готов сделать маленькое исключение из правил.
Шериф отодвигает низкую железную ограду, жестом приглашая пройти вперёд.
К дому ведёт тропинка, выложенная из камня с неровной структурой. С ближнего расстояния хорошо видно строгий немецкий стиль здания. Дом состоит из деревянного каркаса, полости которого заполнены серым кирпичом, сам же он покрыт шифером красного цвета. И пожалуй, это единственный яркий элемент постройки. Все остальное в его облике выглядит старо, серо и уныло.
Мужчина достает огромную связку ключей, и пока ищет нужный, я пытаюсь разглядеть мастерскую, где погиб мой родственник.
– Отсюда его не видно, – смотрю на шерифа и понимаю, что между делом он наблюдает за мной. – Позже я ее покажу.
Киваю, потому что не хочу казаться нетерпеливой особой. Человек и так делает все возможное для меня. А ведь он никак не обязан, даже если он и друг моего отца.
Парадная дверь поддаётся нужному ключу, и со скрипом открывается. Стоунер заходит первым и вскоре в прихожей загорается свет.
Еще день, но из-за густого леса, окружающий периметр, и окон закрытых на ставни, в доме царит кромешная тьма.
Сделав несколько шагов, вскрикиваю, не ожидая увиденной картины. По правую сторону холла находится арочный проем, ведущий в просторную гостевую, где вся мебель покрыта белой тканью, чтобы защитить предметы интерьера от губительного воздействия частичек пыли.
Быстро прихожу в себя, улавливая задумчивый взгляд шерифа. Прохожу в гостиную, и первым делом спешу открыть окно, потому что спёртость воздуха зашкаливает, а кислород и свет сейчас больше чем необходим.
– Согласен. – шериф делает то же самое, открывая следующее. — Дом нужно проветрить.
Свет из открытых окон проникает круглой струей, подсвечивая воронку из пыли.
Оглядываюсь по сторонам, и первое что бросается в глаза, это старинная лестница, ведущая на второй этаж. Ее винтажные перила, вырезанные из легкого металла, создают потрясающий узор тенью на полу.
Без сомнения, дом завораживает своей красотой. В порыве любопытства подхожу к огромному камину, еще на расстоянии приметив на полке рамки семейных фотографий, присыпанных многомесячной пылью.
Все настолько запущенно, что истинный цвет пола не разобрать. Но самое ужасное не это, а паутина, лоскутами свисающая с потолка, которая по пути вниз окутывает хрустальную люстру своими сетями.
– Вижу, мой дядя был не в ладах с пылесосом, – не могу скрыть возмущение. – Как он мог здесь жить не задыхаясь?
– Коул никогда не отличался чистоплотностью, – задумчиво подтверждает шериф, отряхивая свою шляпу.– У него было много других «важных» дел.
– Странно, неужели у него не было женщины, которая ухаживала бы за ним? Не могу поверить, что молодой мужчина долго мог жить в одиночестве. Или все намного проще, и он без стеснения приводил людей в этот ужасно запущенный дом?
– Твой дядя вел, как бы сказать, уединенный образ жизни. Он общался с людьми, но в дом никого не впускал, если такие смельчаки и находились, которые пытались напроситься в гости, он быстро отбивал у них желание посмотреть на исторический «Гроссе-Хаус» изнутри.
– Значит гостей он не принимал. – задумчиво протягиваю, пытаясь понять какой же он был на самом деле, и мог ли своим недружелюбным характером завести себе врагов.
– Пойдем, – будто прочитав мой мысли, шериф указывает на выход.
Не задавая лишних вопросов, медленно следую за неторопливым мужчиной. Создается впечатление, что ему самому не хочется туда идти. Через небольшой двор мы доходим до деревянной постройки, которая судя по всему служила мастерской.
Вокруг до сих пор сложены заготовки и уже обработанные древесные материалы, с которыми работал Коул.
Но больше всего внимание привлекает желтая полицейская лента, что местами оборвалась и с шуршанием развевается на ветру.
От порыва войти в мастерскую меня удерживает молниеносно выставленная рука шерифа.
– Я не могу удержать тебя от порыва войти туда, дочка,– его глаза действительно излучают заботу, а от его – обращения, сердце и вовсе пропускает удар.– Я хорошо знал Спенсера, и уверен, что его дочь такая же упрямая, но мой долг предупредить, что картина не для слабонервных. Даже опытным полицейским трудно на такое смотреть. А для нежного создания как ты, тем более...