Власов пытался со мной увидеться. Вдобавок непрерывно атаковал мой телефон звонками и сообщениями. Как хорошо, что я попросила Вику купить мне новую симку. Если бы оформила на себя, то он бы сразу пробил мой новый номер. Конечно, где это видано: вещь посмела его игнорировать. Немыслимо!
Слёзы обжигают глаза.
До свадьбы осталось четыре дня. Точнее – уже три, потому что сегодняшний день близится к завершению. Через три дня Роман Власов будет счастливо женат. Он быстро обо мне забудет. Юля красивая девушка, и, что бы Рома ни говорил, секс между ними неизбежен. А те, кто проводит ночи в одной постели, не могут быть чужими друг другу. Пусть у Юли любовь с Кириллом, но Рома станет её законным мужем, рано или поздно у них появятся дети. Это может многое поменять.
Выхожу из здания, крепко сжимая сумочку. Втягиваю воздух, прикрываю измученные веки. Недосып и слёзы – спутники последних одиннадцати дней.
– Чего такая кислая? – раздаётся знакомый насмешливый голос. – Упустила Ромочку? Не удалось к рукам прибрать?
Смотрю на Аллу. Чёрные прямые волосы до поясницы, искусно сделанные губы, ухоженная кожа, умело накрашенные голубые глаза. Сумка от Шанель, туфли на высоченных каблуках, дорогая блузка и джинсы последней модели. Идеальна и ужасна, как всегда.
– Чего вылупилась? – шипит она. – Значит так, белобрысая, вали из города. Желательно сегодня и навечно.
– С какой радости? – спрашиваю и морщусь. Как они меня достали!
– Есть у меня на тебя управа. Вали, говорю.
– Или что?
– Или я покажу Юле это, – Алла протягивает мне конверт. – Как думаешь она отреагирует?
Открываю его. Там снимки. Мы с Ромой стоим около входа в отель. Он обнимает меня, целует. Как неосторожно с его стороны. Нас мог видеть кто угодно. Ладно я тогда совсем ничего не соображала от волнения, но Рома-то должен был думать головой. Учитывая, что шантаж для людей их круга – это норма, Власов повёл себя крайне глупо.
– Показывай, – возвращаю ей снимки. – Юле плевать.
– Ей, может, и плевать, но твоей начальнице точно нет. Мне прямо сейчас с ней побеседовать? Представляю её лицо, когда предоставлю доказательства, что её сотрудница спит с клиентами. Свали по-хорошему, Маркова, иначе все узнают, какие недобросовестные у вас в агентстве работники. Я не позволю унижать мою подругу.
– Почему ты только сегодня говоришь со мной об этом? Фотографии сделаны давно.
– Ты не пуп земли, – она ухмыляется. – Думаешь, я сама за вами следила? Меня даже в городе не было. Поправляла загар на Лазурном, потом шопилась в Париже. Это важнее, чем Ромкины шалости. Хотя куда тебе понять с твоими куриными мозгами.
«Куда тебе понять с твоими куриными мозгами» – красиво сказано, однако. Я бы с удовольствием поправила ей ботокс. Криво лоб обкололи, вон как брови перекосило. Или это от злости? Она ж вечно всем недовольна. Похвалить её старания, что ли? Пусть порадуется.
– А знаешь, ты права, – улыбаюсь. – Я уеду. Ты молодец, спасибо за подсказку, – делаю к ней шаг и обнимаю.
– Эй! – верещит она. – Фу, не трогай меня! Испачкаешь.
– Спасибо, Алла. От души. Делай со снимками что хочешь. Всего тебе хорошего.
– Ты ненормальная, да?
– Да.
Возвращаюсь в здание, оставляя озадаченную дьяволицу в одиночестве. Сама того не желая, эта женщина преподнесла мне идеальное решение. Я правда уеду. Возможно, навсегда.
Выхожу из лифта, миную коридор, стучусь к начальнице. Видимо, вскоре она станет моей бывшей начальницей.
– Инна, мы можем поговорить?
– Да, Жень, конечно. Ты почему ещё здесь?
– Я хочу взять отпуск за свой счёт.
– За три дня до свадьбы Власова и Назаровой?!
– Я всё вам передам, все материалы, все наработки. Введу вас в курс дела. Деньги мне не нужны. У меня со здоровьем проблемы. Серьёзные. Врач рекомендовал ехать к морю и в горы. Срочно, – вру, краснея всё больше.
Инна хмурится. Конечно, она мне не верит. Я не умею врать. Никогда не умела.
– Так, Маркова, в чём дело? Садись и рассказывай. Хватит чушь пороть. Говори правду, иначе уволю немедленно.
Вы и так меня уволите, Инна Григорьевна. Как только услышите мой рассказ.
Опускаюсь в кресло напротив, поднимаю на неё глаза и… вываливаю ей всё. Как на духу. Инна хмурится, нервно теребит карандаш (того гляди сломает), открывает и закрывает рот, но не перебивает меня.