— Да-а-а… — протянула Анжелика после пары минут ступора.
— Вам нравится?! — просим автор.
Сложно даже сказать, могла ли нравиться такая картина. Но что она потрясала — это безусловно. Из тёмного туннеля, словно призрак, возникал мерцающий огнями стремительный поезд. Чуть выше лобового стекла красовалась гордая надпись — «Поезд А». В ярко освещенных вагонах можно было уловить смутные размытые фигуры. Анжелика узнала неразговорчивую бабушку… воинствующего демократа… И… кажется, себя саму — знакомый сутулый силуэт и отблеск от очков…
А в кабине машиниста, выписанный с особой тщательностью, восседал, как уже нетрудно догадаться, Пётр Борисович Нафан. Скорее всего, по задумке художника, он должен был смеяться в упоении, но на лице его явственно проглядывал трудно скрываемый страх.
— Не знаю, почему так, — пояснил Слава. — Я лицо три раза переписывал. Всё впустую…
— А это что? — Анжелика близоруко сощурилась, пытаясь разглядеть смутную надпись на освещенном участке стены. Впрочем, она уже и так знала, что там написано. — «Слава Славе»…
— Да… — смутился Шапочкин. — Ну просилось что-то на эту стену… Цветовой акцент какой-то… Вот я и вспомнил, как в детстве все парты этим лозунгом изрисовал…
«Картина ещё не закончена, — подумала Анжелика. — Что же будет, когда он её допишет? А не исчезнет ли несчастный Пётр Борисович из реального мира насовсем?»
— И… часто вы такие картины пишете? Внутренний мир, тайны души и всё такое?
— Ой, да! — подтвердил тот. — Я уж давно такой стиль придумал. И родных, и друзей почти всех писал. Правда, показать нечего. Раздарил всё им же…
— И… как они?
— В смысле?
— Ну живы-здоровы?
— Конечно! — Художник искренне недоумевал. — А что с ними могло случиться?
«Странно вдвойне и даже втройне, — опять задумалась Анжелика. — Почему только с этой картиной такая история?»
— Скажите. а чем именно эта картина отличается от остальных? Может, вы какие-то новые техники применяли? Писали в медитативном трансе, например… Или использовали в картине тщательно замаскированную оккультную символику… или ещё что?
— Ага, заметили!
Художник столь явно и неподдельно обрадовался, что в душу Анжелики невольно закралось коварное чувство лёгкой паники. А вдруг он — тайный сатанист? Или маньяк? Или ещё что похуже?!
— Краска. Всё дело в этой краске. Смотрите, как сияют рефлексы и как тонко прописаны участки светотени! Видите?! Вот здесь!
— Вижу, — осторожно согласилась она, глядя на абсолютно ничем не примечательное пятнышко примерно в центре картины. — Так вы, значит, пишете какими-то особыми красками?
— Всего одной. Белила. Остальные цвета у меня самые обыкновенные. А вот эта!..
Анжелика пригляделась. В самом деле, среди разбросанных по столу разноцветных, но абсолютно однотипных по форме и фирменной марке тюбиков птицей об-ломинго в стае ворон блестел необычный и удивительно изящный тюбик. С загадочной надписью на тарабарском языке.
— Контрабанда, наверное! — объяснил Вячеслав. — Надпись до сих пор разобрать не могу. Я бы и не купил, да в наш магазин художественный, как назло, краски вовремя не завезли. А у меня как раз белила и кончились. Иду и гляжу — какой сюрприз, сидит дедушка старый прямо на асфальте и продает всякую всячину. Пенсии, наверное, не хватает, вот и сбывает потихоньку старьё. Я ещё этот тюбик долго в руках вертел. Брать боялся, а вдруг срок годности истёк или это вообще не масло, а темпера, например… Да цена-то копеечная. Вот и решился. И не прогадал ведь! Какая краска!!! Наверное, по составу чем-то от обычных отличается! Да ведь заграничная. Умеют там делать! Вот только жалко, что я так и не разобрал, что за фирма. А то бы заказал ещё обязательно.
— А скажите, — внезапно заинтересовалась Анжелика, — что ещё этот старик продавал, не заметили?
— Ну как же, у меня ж профессиональная память! Лампа там была. Старая, ржавая. Восточного типа. Клубок шерстяной. Непонятно, кто его мог бы купить, потом ещё цветочек какой-то алого цвета, искусственный, скорее всего, и… ну и ещё много всего…
— Поня-а-атно… — протянула профессиональный психолог.
— Что вам понятно? — удивился Шапочкин.
— Понятно, что мне теперь делать! — Анжелика попыталась жалобно и кокетливо захлопать ресницами и направила на художника один из самых страстных и любвеобильных взглядов, какой только могла изобразить. — Подарите мне эту картину!
— Но… — Художник искренне опешил. — Как же так… она же ещё не закончена… и потом… это же будет серия… как же так… я не моту…