— Простите, что я без обиняков, Иван Александрович. Но, скажите, каким образом ваша прелестная су-прута оборачивается… словом, туда и обратно?
— А вам что за печаль? — начал сердиться Ваня.
— Дело в том, что она так увлечена танцами. К тому же убеждена, что вы всё ещё за картежом. И если вы намерены что-то изменить, сейчас самое время…
Ваня наконец понял, к чему клонит верный старик. «Маленькое платье» от Шанель никак не сочеталось с набедренной повязкой из лягушачьей шкуры, и Машеньке нынче пришлось обойтись тривиальным шёлковым бельём.
— Сколько времени вам понадобится на подготовку экипажа? — спросил царевич.
— Он уже ждёт вас, ваша светлость. Возле греческой калитки сада.
Ваня с чувством пожал сухую ладонь Кирилла Матвеевича и бросился вон.
Лягушечья шкурка с изнанки была мягкой, бархатистой. Пахла берестой, родниковой водой, цветком кувшинки, ещё чем-то неуловимым. Пахла Машей. Ваня скомкал её в кулаке и, сжав зубы, быстрым шагом отправился на кухню. Сердце колотилось, как строчащий автомат системы Томпсона.
Месье Татю колдовал над соусом. Интересно, для кого? Ваня совершенно определённо высказал решение заночевать во дворце. А впрочем, какая разница?
— Прочь! — сказал он коротко. — Allez!
Проворно, точно покрытый крестным знамением нечистый дух, повар ретировался.
Ваня раскрыл дверцу плиты (месье Татю считал, что пища должна готовиться только на живом огне) и швырнул шкурку внутрь. Затрещало. Царевич захлопнул дверцу, повернул до упора замыкающий винт и выбежал прочь.
На миг Ване показалось, что сквозь его собственное лицо проглянула узкая, с прыщиками на подбородке, мордочка Мити Елпырина. И победно усмехнулась.
Никто не мог сказать точно, когда и куда пропала Машенька. Одна лишь Соня помнила, что она в какой-то момент страшно побледнела и, попросив прощения, ушла в сторону дамской комнаты. Челядь разводила руками: «Неужто мы упустили б её из виду, такую красивую? Нет, не выходила». Бесследно пропал и негодяй-провокатор Кирилл Матвеевич.
Лучшие силы государства были брошены на розыск, и всё-таки… Всё-таки поиски покамест оставались безуспешными.
Ваня в крайнем отчаянии решился на поход к баронессе Феодоре Карловне, о которой поговаривали как о ворожее и чернокнижнице.
Старуха — фиолетовый брючный костюм, гофрированная манишка, сапожки со стразами и нога на ногу — приняла его, восседая в креслах и покуривая вонючую трубочку с тонким мундштуком. Ване показалось, что со времени их последней встречи Феодора Карловна ещё больше почернела и высохла. Сейчас она не просто напоминала ведьму, как прежде, а натурально была ею.
— Что, колуппчик, фаша сфетлость? — нарочно коверкая речь, спросила немка и добро улыбнулась, обнажив белёсые дёсны и жёлтые от кенийского табаку зубы. — Агнессу фам позфать?
Ваня, наклонившись к самому лицу карги, отчеканил:
— Баронесса, я не в том настрое, чтобы шутить. Советую воздержаться от подобного тона. Вам, должно быть, известно о моём горе. Способны ли вы помочь в поисках?
Феодора Карловна выпустила в его сторону струю сизого дыма и рассмеялась отвратительно:
— Отчего ж не помочь? А знаете ль, царевич, какую цену я запрошу? — Акцент из её речи исчез совершенно. Как и показная доброта из линий страшного лица.
— Не полцарства ли? — спросил Ваня, готовый ко всяким пакостям со стороны старухи.
— Мы, кажется, уговорились не острить, — прошипела ведьма. — Да и на что мне ваше полуцарство? Брать, так всё целиком. — Она встала и направила трубочку Ване в грудь. — Честь отдадите?
— В каком смысле, уточните, — спотыкаясь на согласных, проговорил Ваня.
— В аристократическом, разумеется! — ещё гадостнее, чем прежде, захохотала немка, тряся головой. — Станете подонком ради любимой?
— На что вам моя честь, баронесса? — Титул Феодо-ры Карловны Ваня буквально продекламировал. — Свою потеряли?
Ведьма словно не заметила оскорбления. Или не сочла это оскорблением?
— О, мин херц! Сие — ценная штучка, если знать толк. Брильянт, да какой! Я их давненько собираю, один к одному. Такие экземпляры имеются — что ты! Не желаете ль взглянуть на коллекцию?
Она прошествовала к бюро, достала из-под одежды ключ с замысловатой бородкой, открыла один из ящиков. Вынула шкатулку, откинула крышечку. В шкатулке, в бархатных гнёздах, покоились прекрасные камни. Некоторые были прекрупными. Около полудюжины углублений оставались незаполненными.
— Вот, полюбуйтесь особо на крайний самоцвет. Последнее приобретение. А какова огранка! Эта честь принадлежала вашему кузену, царевич. Князю Дмитрию Елпырину. Мальчик проигрался в прах. Из-за каких-то двадцати тысяч империалов мог потерять честь в глазах света. Предпочел отдать её мне, посчитав, что это всего лишь оборот речи. Сейчас служит на побегушках у какого-то брачного афериста. Долг, кстати, так и не вернул, спустил на скачках. Зато уже без прежней робости и сомнений. — Феодора Карловна отставила шкатулку. Не закрывая. — Что, ваша светлость, готовы ль на торг?
— А любовь… не пострадает?
— Настоящая — нет. Зато в походе беспременно будет сопутствовать удача. Да какая!
— Тогда готов, — сказал Ваня твёрдо. Он был уверен, что честь, выкованная десятками поколений великих предков, его не оставит. Никогда.
— Эй, харя мохнатая! Ну-ка, стоять на месте, а то!.. — грозно прикрикнул Ваня и ткнул арбалетом в шею медвежонку.
Тот съёжился и захныкал.
Медведица остановилась, шумно дыша и яростно сверкая очами.
— Чего тебе… д-д-д-добрый молодец? — Последние слова дались ей с видимым трудом.
— А ну проси, чтоб не стрелял, не сиротил детушек! — кривляясь, посоветовал Ваня и подгрёб к себе ногой грязный и растрёпанный шерстяной клубочек. Клубочек норовил откатиться и часто-часто моргал жёлтенькими глазками. — Скажи, дескать, ещё пригодишься. Ну, давай.
— Отпусти ребёнка, сволочь. Что велишь, сделаю.
— А забожись, — веселей прежнего сказал царевич, — Да живо, а то у меня палец затёк. Не приведи господь, дрогнет.
— Чтоб мне всю жизнь лапу сосать, — прорычала медведица с ненавистью.
Ваня, осклабившись, достал левой рукой телефон и бросил зверю.
— Когда понадобишься, звякну. А сейчас стой на месте. Без движения. Возле опушки парня твоего отпущу. О'кей?
— Это девочка, идиот, — сказала медведица ему в спину.
Волк метался в круге и выл. Флажки трепетали. Ваня потягивал гранатовый сок из фляжки и уговаривал:
— Ну-ну, серый, хорош дурить. Всё одно ведь не выскочишь. Сядь на хвост, разговор есть.
— З — загрызу!
— Вот ты меня загрызёшь! — Ваня показал волку кукиш, издевательски подвигал пальцем. — Стоп, я ска-залГ Слушать меня. Давно с гончими не сталкивался? Сейчас в два счёта тятькину свору организую. — Он подпустил в речь фальшивого дружелюбия: — А у тебя ведь логово вон под тем выворотнем, да?
— Ну ты и дерьмо! — сказал волк поражённо и наконец остановился.
— Тц-тц-тц, — прищёлкнул языком Ваня. — Как смело. По-волчьи.
— Живодёр! Фурманщик! Нав-ав-авуходоносор! Р-разорву в прах!
— Поговори, ага. Испытай мои нервы. — Царевич поднял к глазам руку, изучил чистоту ногтей. И вдруг гаркнул: — А ну лечь, бобик! На брюхе ползти!
Волк заметно вздрогнул. Непримиримая дикость в глазах сменилась ясно видимым ужасом. «Как этот ферт узнал, что я на четверть собака? — думал он. — Как?!» Ответа не было. Волк с отчаянием понял, что проиграл.
— Что ты от меня хочешь? — с тоской провыл он.
Проблем с поимкой селезня не намечалось — охотничий сокол Тимур не зря считался лучшим из лучших в Европе. Зато со щукой… Ваня исполосовал блесной весь затон, выловил трёх судаков и огромнейшего голавля, но щука не попадалась. Тогда он прибегнул к последнему средству. Электроудочка была строжайше запрещена в царстве. Он сам как-то раз бросил в пруд браконьера, промышлявшего таким варварским способом, после чего опустил в воду провода и замкнул контакт…