Ему идёт тьма.
Невольно сравниваю. Жестокая память помнит каждый штрих. Я сама бы нарисовала новый портрет, если б умела.
Я помню так остро и отчаянно, что стоит закрыть глаза — и его лицо передо мной, как живое.
Резкие, мужские черты. Он стал шире в плечах, волосы больше не выглядят, словно они ухоженнее, чем у меня — стрижены короче, чем на портрете, у него теперь не зеркальный шёлк, а лохматая, буйная грива.
Нарисованный цветок держат такие белые, изящные руки! Сейчас у него руки грубые, но сильные… кажется, он говорил, что в камере умудряется делать какие-то физические упражнения, чтобы не превратиться в живой скелет.
Этот юноша, изображённый придворным художником, — полуденное солнце, такое же яркое, как в небе над Саутвингом, он сверкает и слепит бликами доспехов, беспечно соблазняет улыбкой.
Бастиан сейчас — полуночная тьма, он соткан из теней и тянет туда, во тьму, гипнотическим мерцанием тёмных глаз. И мне кажется, он разучился улыбатьсятак.
Отдёргиваю руку, сжимаю пальцы в кулак.
Я уже чувствую предвестники наступления ночи. Меня кроет. У меня начинается ломка.
Срочно отвлечься!
Что там ещё было в моём списке?
Слишком долго я проторчала во дворце, беседуя с портретами — или со своей поехавшей кукушкой.
Когда материализуюсь на центральной площади Саутвинга, помня о том, что там всегда бродят какие-нибудь мелкие разносчики еды и лоточники торгуют всякой снедью, солнце уже бросает последние золотые лучи на город.
А мне не хочется бродить по малознакомому месту в темноте. Некстати вспоминается мрачноватое напутствие Малены.
«Тьма идёт за тобой по пятам…»
«В Саутвинге выходи только в дневное время»
Как на зло, торговцы тоже, видимо, предпочитают утренние часы, к вечеру почти все уже распродали свой товар и ушли. Ставни на окнах лавочников закрыты. Народу на площади почти нет — сегодня ведь не выходной, и не праздник.
Торопливо иду к бабулькам на самом краю площади, которые принесли с собой переносные стульчики и ведерки, накрытые чистыми тряпочками — хотя бы они еще здесь, переговариваются о том о сём, обсуждают прохожих.
Правда, у них в основном ягоды и овощи, а мне ужасно хочется чего-то посытнее.
Вот, что значит хорошо физически поработать — впервые за много дней у меня проснулся аппетит!
— Пирожков не желаешь, милая? С мясом! — догоняет меня оклик старушки, мимо которой я уже успела пройти.
Возвращаюсь.
Пирожки с мясом — это ровно то, что сейчас способно вернуть меня к жизни.
— Сколько? — машинально лезу правой рукой в кошель, притороченный к поясу. К счастью, я догадалась взять с собой денег, не то пришлось бы прямо сейчас прыгать к брату и клянчить, а я ужас как этого не люблю.
— Такой красавице — бесплатно! — старушка щерит беззубую улыбку, я благодарю, тяну руку за протянутым пирожком…
А потом на моём запястье смыкаются костлявые пальцы.
Прозрачные старческие глаза стремительно заволакиваются тьмой.
Стираются звуки и цвета вокруг. Последний солнечный луч погас, вся площадь погружается в глубокую тень.
— Взамен попрошу тебя всего об одной услуге, милая! Пойдём со мной. Я хочу показать тебе одно место. Одно особенное место.
9.5
Вот с чужими людьми у меня реакция на нежелательные прикосновения работает отлично.
Почему так не работала с Бастианом? Видимо, сбой в организме случился, не иначе.
Смазывается фокус на окружающей реальности, чёрные глаза отдаляются, сухие горячие пальцы соскальзывают с запястья. Перемещаюсь прыжком на несколько шагов вглубь площади. Случайных прохожих в такой час уже совсем почти нет, я ни в кого не врезаюсь, по счастью.
Подозрительная бабка пытается встать с места, но у нее спину скрючило, и ничего не получается. За мной она не пойдет… и я растерянно смотрю, как она стоит пару мгновений, кряхтя и прижимая руку к пояснице. А потом плюхается обратно и как ни в чём не бывало возобновляет скрипучий разговор со своей соседкой. Та косится перепуганно и принимается спешно складывать свои вязаные носки и вышитые носовые платочки.
Я беру себя в руки, успокаиваю дыхание и медленно двигаюсь обратно. Как я счастлива обладать магией! Это моя защита. Никогда ещё… почти никогда не подводила. Могу себе позволить быть храброй. Надо понять, что происходит.