Меня схватили за руку и бесцеремонно куда-то потащили.
Да-а-а уж… такого бесподобно мяса, как в этой крохотной таверне, я в жизни своей не ела! Всё-таки, хорошая у брата была идея прикрепить ко мне телохранителя-экскурсовода! Он тут, оказывается, ещё и все самые вкусные места успел разведать!
Откинувшись на спинку добротного дубового стула и скрестив руки на груди, Алан с довольным прищуром наблюдал за тем, как я сгрызаю с металлического штыря куски вымоченного в пряностях, припорошенного чёрным пеплом обалденного мяса. Мы с ним нашли самый укромный уголок в таверне, подальше от посторонних глаз. По счастью, один из небольших квадратных столиков, сколоченных из отполированной тёмной доски, был свободен. Трактирщик в белоснежном переднике учтиво проводил нас, а потом ещё и притащил кусок яблочного пирога в подарок мне от заведения. Теперь пирог стоял передо мной, упоительно пах корицей и дожидался своей очереди.
Всё-таки, жизнь прекрасна!
Пока тебе её не начинают портить.
Алан сопроводил взглядом очередной кусок мяса, в который я вгрызлась, и заявил:
— А почему ты, кстати, так категорически отметаешь идею, что я могу быть твоим парнем? Такой вариант совсем не рассматриваешь?
Я поперхнулась и закашлялась.
Ох уж эти Фостергловеры! Прямые как палка. Разве можно о таком девушку спрашивать прямо в лоб?!
Так же и насмерть подавиться можно.
9.11
— Тебя по спинке постучать? — участливо поинтересовался Алан. На невозмутимой физиономии глаза горели лукавыми огнями. Таким я его ещё не видела, и это сбивало с толку.
— Н-не надо!
Я кое-как прожевала и проглотила кусок, жадно и долго пила воду из глиняной кружки… в общем, тянула время и лихорадочно пыталась придумать, как выпутаться из этой смущающей ситуации. А то молчание уже преступно затягивалось. А гадкий Фостергловер и не думал помогать. Только смотрел. И в тягучем, глубоком взгляде одна за другой истаивали легкомысленные огни — до тех пор, пока там не осталось что-то серьёзное, настоящее и пугающее меня своей определённостью.
Не бывает у таких людей «просто так».
Ни слов, ни взглядов, ни… чувств.
А я… что могу дать, кроме растерзанного сердца? Кого могу пустить в дом, в котором живёт призрак? И наверное, никогда оттуда не уйдет уже.
— Ты же говорил, тебе надоели девушки!.. — я всё-таки предприняла попытку перевести всё в шутку.
— Только те, что вешаются. Ты же не вешаешься? Впрочем, можешь и попробовать, я не против, — на его губах мелькнула и тут же пропала улыбка. С неподвижностью каменной глыбы он ждал — и совсем другого ответа. Серьёзного.
Того, которого я дать не могла.
А потому продолжала трусливо молчать, вцепившись в кружку, будто что-то могло меня спасти о того, чтобы заглянуть в собственную душу и принять очевидную правду.
Я не могу полюбить Алана.
Просто потому, что уже люблю другого — и эта горькая, как полынь, любовь, проросла в сердце, пустила такие глубокие корни, что их не вырвать уже, не убив меня.
Я люблю.
И буду любить, пока дышу.
Алан сузил взгляд.
— Я подожду… пока заживёт, — кивнул на мою шею. Но мы оба понимали, что он совсем не об этих ранах.
А я опустила глаза и снова ничего не ответила.
Раньше я тоже думала, что всё пройдёт когда-нибудь. Кажется, только что поняла окончательно суровую правду. Зажить может ожог. Но клеймо никогда не заживёт.
То самое, которое Бастиан оставил на моём теле своими руками и губами, своими отчаянно-грубыми прикосновениями.
То самое, которое он оставил на моей душе своей сжигающей дотла жаждой.
То самое, которым вычертил в моей судьбе своё имя, будто письменами чернильной тьмы по коже.
Осторожно отставляю кружку, поднимаю глаза.
— Мне пора. Спасибо… за всё.
— Звучит так, будто прощаешься. Учти, я такое прощание не принимаю! Так что пусть это будет «до следующей встречи». Жду тебя обратно, как только отдохнёшь, наведёшь порядок в своей голове и поймёшь, что прошлое всегда остаётся в прошлом. Да и настоящего не существует, это пустая абстракция. Стоит моргнуть — и оно тоже становится прошлым.
— Что же остаётся? — спросила я тихо.
— Будущее. Это единственное, на что человек может влиять.
Я осторожно встала, как будто боялась неосторожным движением ранить что-то у себя глубоко внутри, там, где осколки моих воспоминаний никак не желали становиться прошлым, а ранили снова и снова.
Даже так я была ненамного выше Алана.
— А чтобы ты с гарантией вернулась и не думала теперь от меня бегать и прятаться, пожалуй, заинтригую тебя. Придумал кое-что, что может помочь разобраться с загадкой нападения.