В тот вечер – вечер своей годовщины – они грелись глинтвейном и поцелуями. И так разогрелись, что сами не заметили, как оказались в постели. Предусмотрительный Георгий всë приготовил и здесь, и резинотехническое чудо гордо покоилось под подушкой, ожидая своего часа. Но то ли материал был с изъяном, то ли Чача, раскалённый страстными ласками обычно сдержанной Нино, двигался излишне активно... В общем, хвалëное дефицитное изделие не устояло. Счастливый муж понял это не сразу. А когда понял - малодушно промолчал, втайне надеясь, что пронесёт.
Что не пронесло - стало ясно через пять с лишним месяцев, и тогда сделать ничего - ни легально, ни подпольно - уже было нельзя. Цикл у Нино всегда был нерегулярным, поэтому сперва она не обратила внимания на задержку. Лёгкое беспокойство накрыло её лишь через пару месяцев, когда будущую мать почему-то стал раздражать запах любимой кинзы. Но никаких других явных признаков беременности, какие она столько раз наблюдала у собственной матери, Нино в себе не обнаруживала. Её не тошнило по утрам, не тянуло на странную еду, да и живот оставался таким же, как всегда, несмотря на прекрасный аппетит. Ей не хотелось капризничать, напротив, она была в прекрасном настроении и словно ещё больше расцвела (хотя куда уж больше - думал Георгий, любуясь женой). Что было действительно необычно - так это проснувшаяся внезапно жажда близости с мужем, но и ей Чача находил объяснение. Он радовался, что его любовь и терпение сломили внутреннее отчуждение жены. Теперь каждая их ночь приносила радость обоим, и Нино испытала наконец то самое блаженство, а Георгий научился доставлять его любимой женщине и ни разу не упустил возможности насладиться сладким гортанным стоном и бьющимся в руках желанным телом. Собственное удовольствие по сравнению с этим мигом казалось ему совершенно ничтожным.
Всё изменилось в одночасье, солнечным утром апрельского выходного дня. Они завтракали вместе, и сияющая Нино любовалась букетиком первоцветов, которые принес ей муж, специально ради того, чтобы нарвать их в саду, проснувшийся на полчаса раньше. Сделав глоток кофе, Нино вдруг побледнела, медленно поставила чашку на стол и приложила руку к животу. И тут же ощутила ещё один, лёгкий, но ощутимый толчок изнутри. Георгий, развлекавший жену историями из жизни соседей, произошедшими до её появления в этом доме, осёкся и встревоженно спросил:
- Что с тобой, милая?
- Мне кажется, у меня в животе шевелится что-то... Мне страшно...
- Ну что же, бояться совершенно нечего, - улыбнулся спустя час седой усатый сосед-фельдшер Ксенофонт Димитру, прямо домой к которому встревоженный Георгий отвёл трясущуюся от ужаса жену. Фельдшер неспешно вымыл руки после осмотра и вытер их свежим полотенцем, поданным его молоденькой женой-медсестрой, щеголяющей аккуратным животиком. - Это определённо не солитёр, а гораздо лучше. Это наследник или наследница.
Георгий вспыхнул было от радости, но тут же обмер, услышав ужас в дрожащем голосе жены:
- Ксенофонт, вы уверены, что это беременность?
- Абсолютно уверен, дорогая Ниночка. Ваш ребёнок редкостный хитрец, так долго скрывался: ни токсикоза, ни нагрубания груди, ни изменения пищевых пристрастий. Да и вы такая стройная, по вам не скажешь даже сейчас, что вы беременны. Если бы не шевеления, которые я почувствовал весьма отчетливо, я поставил бы меньший срок, но совершенно очевидно, что у вас уже не менее двадцатой недели. А точнее вам скажут в женской консультации. Возьмите, вот по этому направлению вас запишут к врачу.
И он протянул ей листок желтоватой плохой бумаги со штампом районной амбулатории и нечитаемыми лекарскими закорючками.
- Как же так, мы же изо всех сил старались этого не допустить. - По лицу Нино катились крупные слёзы. - Ксенофонт, я не хочу, я боюсь рожать. Нельзя ли что-нибудь с ЭТИМ сделать?
Хотя Георгий и знал о паническом страхе жены, всё же вопреки этому знанию почувствовал, будто его ударили под дых. Его любимая Нино называла плод их страсти ЭТИМ. Она по-прежнему не желала появления дитя на свет и готова была на всё, лишь бы избавиться от малыша. Нет, Чача не настаивал бы на беременности, если бы она не наступила. Но теперь-то она есть, и ребёнок есть, и он уже живой и толкается. Неужели его королева, любовь его жизни может так безжалостно желать смерти невинному существу?
- С ЭТИМ, Ниночка, сейчас уже никто не возьмётся что-то делать без медицинских показаний. Да и с ними - очень вряд ли. Даже нелегально* вас никто не возьмёт, слишком большой срок.