Как оказалось, он опоздал буквально на пару часов. Быть может, вернись он раньше, успел бы остановить женщину, решившую в приступе жесточайшей меланхолии свести счёты с жизнью. А быть может, это была лишь иллюзия, и предотвратить трагедию не смогло бы ничто... Горе, оглушившее Чачу, казалось сперва невыносимым, всепоглощающим, но постепенно отступило в круговерти дней и житейских забот, легших на плечи вдовца и отца-одиночки. Порой Георгий ловил себя на страшной мысли, что Нино умерла уже давно, в тот самый апрельский день, когда они узнали о её беременности, а может, в день рождения Натэллы, и что на самом деле это он убил её. Убил не нарочно, желая только счастливой близости и удовольствия женщине своей мечты. Желая стать для неё самым лучшим. "Я убийца, я чёртов эгоист", - говорил он себе, но тут же укоризненно одёргивал себя, потому что не будь той ошибки - не было бы на свете его звёздочки, его ненаглядной булочки, его принцессы. И мучительная правда состояла в том, что жизнь одной женщины была жертвенно обменяна на другую.
Другая страшная мысль - что он из страха не настоял на помещении Нино в психиатрическую клинику, - терзала его не меньше. Но ошибки эти были в прошлом, исправить их не было никакой возможности. А Нато росла, и вся нерастраченная любовь Георгия Чачи обрушилась на неё лавиной беспощадного обожания. Возвращаясь из поездок по стране, Чача отправлял старушку-няню домой и сам часами ворковал со своей любимицей, рассказывал о дальних городах, привозил гостинцы и, конечно, никогда не наказывал ненаглядную свою булочку ни за шалости, ни - позднее - за тройки, которые та таскала из школы. И пусть в тех далёких городах оставались обласканные и забытые Чачей случайные возлюбленные, единственной, главной его женщиной, ради которой он жил, была теперь малютка Нато.
Пубертат грянул внезапно, и закрывать глаза на некоторые шалости принцессы стало небезопасно. Девочка хоть и не унаследовала в полной мере материнской ослепительной красоты, росла яркой и внешне весьма привлекательной. К тому же огненного темперамента и обаяния отца ей отсыпано было с горкой. Эту гремучую смесь до поры держала в узде та самая старушка-няня, но, одряхлев, попрощалась с семейством Чачи, когда Натэлле исполнилось пятнадцать. Георгий в тот момент отчего-то решил, что ребёнок его достаточно подрос, чтобы справляться самостоятельно, и другой няни приглашать в дом не стал. Он и не подозревал тогда о том, что внешность и лëгкий, если не сказать легковесный, нрав Натó оказались сладким мëдом, необычайно привлекательным для одноклассников и молодых людей постарше.
* В 1955 году аборты в СССР были легализованы (в срок до 12 недель). Но поскольку диагностика беременности на ранних сроках была на практике малореальной, в Союзе продолжали делать значительное число подпольных вмешательств. Нато родилась в 1957 году, как Стефанос, Алекси и Марика.
Глава 8. Моли Бога о нас
Давешний гость, между тем, прихлебывал кофе с коньяком и выжидательно смотрел на Георгия. Тот кашлянул и, задумчиво постучав по переносице указательным пальцем, с деланым равнодушием придвинул по столу к блюдечку визитера несколько крупных купюр. Словно соблюдая некий давно знакомый ритуал, гость безучастно посмотрел на деньги, сделал ещё глоток, медленно опустил миниатюрную белую чашку на блюдце и лишь тогда спокойно взял подношение и спрятал в нагрудный карман пиджака.
– На твоём месте, Георгий, я бы уже давно ремень взял. Ещё когда ей шестнадцать было, и ты её ко мне в первый раз привёл. Но это дела ваши, семейные, да и поздно воспитывать девочку в двадцать семь лет, я понимаю. Но как врач должен тебе сказать, что даже несмотря на то, что все свои аборты Натэлла делала у меня, в максимально щадящих, насколько возможно, условиях, организм женский к такому их количеству не приспособлен. Сейчас она легко беременеет и при этом пренебрегает нормальной защитой. Результатом, как я уже сказал, рано или поздно будет бесплодие. Внуков не дождëшься.