Он хотел, но долгое время не решался поговорить с дочерью об этом. Слишком уж это было больно для него самого, и он полагал, что будет болезненным и для неё. Снова прятал голову в песок: вроде же нормализовалось всё, девочка взялась за ум, ожила, Марьяна вон не нахвалится на неё, в институте, на работе на хорошем счету, разумная, работящая, исполнительная, добрая... Вышло так, что упущенные в молчании годы стали периодом окукливания, внутреннего созревания и метаморфоза. Но то, что получилось, совсем не походило на ту Натэллу, которую знал - или думал, что знал - Георгий. Новая Нато Чача пришла к нему через полтора месяца после своего первого замужества. Обняла ласково, поцеловала в гладко выбритую щёку, по-детски фыркнула в отцовский левый ус и буднично сказала:
- Папочка, мне надо к дяде Михе на приём попасть. Срочно.
- Конечно, булочка, в телефонной книжке на моем столе телефон его, позвони да запишись, тебя он примет в любое время.
- А ещё, папочка, мне деньги нужны будут. Свои я взять не могу, мне надо так, чтоб Костик не знал.
- Сколько и на что?
Георгий подумал сперва, что на Натэлла задумала какой-то подарок мужу, и потому нужно сохранить покупку в секрете.
- Сто тридцать рублей. На ампулу наркоза и на операцию.
Георгий вздрогнул и испуганно посмиотрел на дочь.
- Родная, что случилось? Ты заболела? Почему операцию?!
Натэлла как-то странно хмыкнула и передернула плечами.
- Папа, не делай вид, будто не понимаешь. Мне на аборт нужно.
Чаче показалось, что он ослышался.
- Что?
- На аборт, я беременна.
- Доченька, я не понимаю... Но почему? Ты любишь Костика, он - тебя, ребёнок - нормальное продолжение вашего брака... - начал было Георгий.
- Мне это неинтересно.
- Что неинтересно?
- Ребёнок. Материнство. Мне неинтересны. Я не хочу детей. - Она взглянула на отца непривычно колюче, холодно и враждебно. - Уродовать своё тело, уродовать свою жизнь - да ни за что на свете. Сейчас меня всё устраивает. Я не хочу и не буду ничего менять. И ты меня не переубедишь.
- Нато, милая, если это из-за того, что мама...
- Господи, да при чём тут мама! Я! Я не хочу ребёнка! Зачем ему появляться на свет и знать, что его тут не ждали, не хотели и не будут любить! И зачем мне эта вина, что я его не люблю и никогда не полюблю! Всё моё существо противится мысли о том, что во мне будет жить что-то, питаться мною, потом мне придётся это из себя исторгать в мучениях, потом оно будет на мне висеть и уже снаружи питаться мной, моим телом, временем, деньгами, любовью, которые должны были быть моими, а будут теперь его, потому что оно беспомощное, маленькое, умилительное! И так пока не станет взрослой особью и не заведет свое собственное такое же, чтобы так же мучиться самому и мучить новое существо своей ненавистью.
Чача молчал, ошарашенный, не в силах возразить хоть что-то. И в памяти его всплыли слова, сказанные им матери Натэллы много лет назад: " Женщине решать, сколько детей рожать и рожать ли вообще. Еë чрево носит".
- Ты думаешь, отец, я не помню ничего? Мне так часто снится мама, такая, как на фотографиях в альбоме. И я тянусь к ней, но наталкиваюсь на обжигающую ледяную беззвучную пустоту. Её нет. И не было никогда. И ты прекрасно знаешь, что я права, и она ненавидела меня, не хотела меня, и убила себя потому, что потеряла с моим рождением всё. В том числе и тебя. А мне, папа, важнее всего, чтобы меня любили. Я без этого не живу, а только существую. И мне нужно, чтобы любили не просто меня, а только и исключительно меня. Поэтому детей у меня не будет, никогда и ни за что. Они будут моими соперниками, отнимут у меня твою любовь и любовь мужчины, от которого я по неосмотрительности их рожу. И все моё окружение будет восторгаться мной или отторгнет меня только потому, что я произвела нечто на свет. Нет уж. В моей вселенной центр будет только один - и это буду я.