Он снова провернул кольцо.
— Она мертва, — тихо сказал он. — Понимаешь?
Хальвор опустил глаз, и с его лица пролилось еще немного соплей и крови. Он открыл рот, и Сейер увидел остатки разрушенных зубов.
— Ижвините, — пробулькал он.
Сейер и Скарре шли по улице, залитой солнцем, Кольберг спокойно трусил с высоко поднятым, как знамя, хвостом.
Сейер нес цветы — красные и синие анемоны, обернутые в шелковую бумагу. Куртка свободно висела на нем, экзема поутихла. Своей мягкой, элегантной походкой он шел вперед, а Скарре вприпрыжку — рядом. Наблюдать за собакой было одно удовольствие. Они не слишком торопились, не хотели вспотеть по дороге.
Матеус выжидающе бегал кругами, таская на руках кита-касатку из черно-белого плюша. Его звали «Вили Фри», и он был почти такого же размера, как сам мальчик. Первым желанием Сейера было подбежать к внуку и подкинуть его в воздух, чтобы он залился праздничным восторженным криком. Так надо бы встречать всех детей, с искренней, бесконечной радостью. Но он был другим. Он очень осторожно усадил ребенка к себе на колени и посмотрел на Ингрид в новом платье, летнем платье желтого цвета, с красными ягодами малины. Он поздравил ее с днем рождения и сжал ее руки. Скоро они уедут на другую сторону глобуса, туда, где жара и война, и останутся там на целую вечность. Потом он подал руку зятю, держа Матеуса на коленях. Так они тихо сидели, ожидая, когда подадут еду.
Матеус никогда ничего не клянчил. Он был хорошо воспитанный мальчик, который никогда не кричал и не хулиганил, счастливо избавленный от упрямства и духа противоречия. Каждый день мальчика окружали улыбки и любовь, а его настоящие родители едва ли оставили ему гены, которые когда-либо выльются в ненормальное поведение, уведут его от здравого смысла или заставят преступить границы морали. Мысли Сейера смешались. Ему вспомнилась старая дорога Мёллевей возле Роскильде, где он сам вырос. Он долго сидел, погруженный в воспоминания. Наконец встрепенулся.
— Что ты сказала, Ингрид? — Он удивленно поднял глаза на дочь и увидел, что она откидывает со лба светлый локон, улыбаясь особенным образом, как улыбалась только ему.
— Колы, папа? — улыбнулась она. — Налить тебе колы?
В это же время в другом месте уродливый микроавтобус трясся по дороге на самой низкой передаче, а за рулем сидел сильный мужчина с всклокоченными волосами. Внизу, на склоне, он остановился, чтобы пропустить маленькую девочку, которая только что сделала два шага по дороге. Она остановилась.
— Эй, Рагнхильд! — закричал он воодушевленно.
В одной руке у нее была скакалка, так что она помахала другой.
— Ты гуляешь?
— Мне надо домой, — уверенно сказала она.
— Слушай! — закричал Раймонд, громко и резко, чтобы заглушить грохот двигателя. — Цезарь умер. Но у Посана появились детки!
— Он же мальчик, — недоверчиво сказала она.
— Не так просто сказать, мальчик кролик или девочка. У них так много шерсти. Но он в любом случае родил деток. Пять штук. Ты можешь посмотреть на них, если хочешь.
— Мне нельзя, — сказала она разочарованно и посмотрела вниз на дорогу, с легкой надеждой, что кто-нибудь появится и спасет ее от этого головокружительного искушения. Кроличьи детки.
— У них есть шерсть?
— У них шерсть, и они уже открыли глаза. Я отвезу тебя потом домой, Рагнхильд. Пойдем, они так быстро растут!
Она еще раз взглянула вниз на улицу, крепко зажмурила глаза и снова открыла их. Потом проскользнула к машине и вскарабкалась внутрь. На ней были белая блузка с кружевным воротником и короткие красные шорты. Никто не видел, как она садилась в машину. Люди были заняты посадкой и прополкой, а еще подвязкой роз и клематисов. Раймонд чувствовал себя чудесно в старой ветровке Сейера. Он завел машину. Маленькая девочка ждала на сиденье рядом. Он довольно присвистнул и огляделся. Никто их не видел.