Затем он нашел другую телефонную будку и оттуда решил позвонить некоторым друзьям Харвея. Он позвонил Быку Мэллону первому, потому что Бык был их другом. Он назвался и спросил, не знает ли Бык, где Харвей.
Но Мэллон вроде бы не придал значения этому вопросу. Он слегка взволнованным голосом спросил у Джастина:
— Фараоны заполучили пластины, Дин?
Джастин ответил, что нет, что он не сказал им, где пластины, и снова поинтересовался, где Харвей.
— Ты чокнулся или шутишь? — спросил Бык.
Но Джастин вновь повторил свой вопрос.
Тон Мэллона изменился и он сказал:
— Где ты находишься?
Джастин объяснил.
— Харвей с нами. Он вынужден скрываться, но с ним все в порядке, если это тебя интересует, Дин. Никуда не уходи, мы подъедем и заберем тебя.
Они действительно очень скоро подъехали на автомобиле — Бык Мэллон и еще двое. Они сообщили, что Харвей скрывается в Нью-Джерси и что они едут прямо туда. Поэтому он поехал с ними, находясь на заднем сидении между двумя подручными Быка, которых он не знал. Мэллон вел автомобиль.
Они подобрали его часов в четыре дня, и Бык гнал машину весь вечер и большую часть ночи, гнал очень быстро и, должно быть, уехал значительно дальше Нью-Джерси, по крайней мере, в Вирджинию, если не в саму Калифорнию.
Небо слегка начинало сереть на востоке, предвещая рассвет, когда автомобиль остановился у покосившейся лачуги, очень похожей на охотничий домик. На много миль вокруг не было другого жилья. Даже приличной дороги, ведущей к этой лачуге, не было. Только узкий проселок, по которому могла едва проехать легковая автомашина.
Они провели Джастина в лачугу и привязали его к стулу, сообщив, что Харвея здесь нет, но якобы Харвей им пообещал, что Джастин расскажет, где находятся пластины. И добавили, что Джастин не уйдет из лачуги, пока не скажет, где пластины.
Джастин не поверил им. Понимал, что они обманули, что Харвей не сказал бы ничего подобного. Но это не имело значения, что касается пластин. Также не имело значения и то, что он сообщит, где эти пластины находятся. Они все равно не могли отыскать их и не могли сообщить в полицию. Поэтому он сказал правду и сделал это весьма охотно: пластины на дне гавани.
Но ему не поверили. Они сказали, что он лжет и спрятал эти пластины. Они стали пытать его, чтобы заставить заговорить. Били, кололи ножами, поджигали подошвы его ступней горящими спичками и зажженными сигаретами, загоняли иголки под ногти. Устав, они отдыхали и задавали ему вопросы. И, когда он мог говорить, он говорил правду. Но они по-прежнему не верили и поэтому снова пытали.
Так продолжалось несколько недель. Джастин не знал, как долго. Но это продолжалось очень долго. Однажды они куда-то уехали на несколько дней, оставив Джастина связанным, без еды и воды. Наконец, они вернулись, чтобы начать все сначала И все время, пока его пытали, Джастин надеялся, что Харвей придет и выручит его. Но тогда Харвей еще не пришел.
В конце концов то, что происходило в лачуге, закончилось. Однако Джастин не знал об этом. Бык и его дружки решили, что он умер. Может быть, они были правы. Или почти правы.
Джастин пришел в себя в болоте. Он лежал на самом краю отмели, за которой начиналась настоящая трясина. Его лицо торчало из воды. Он слегка повернулся, лицо оказалось под водой — это-то и привело его в чувство. Нет, Мэллон и его подручные определенно думали, что он мертв. Они бросили его в болото, но тело оказалось на мелководье, и он не утонул. И, очевидно, в последнем проблеске сознания повернулся на спину, выставив лицо из воды.
Я не помню, долго ли Джастин провалялся в болоте. Но, вероятно, долго. Я могу лишь вспомнить какие-то обрывки происходившего там. Сначала я не мог двигаться. Просто лежал в стоячей воде. Когда стемнело, мне стало очень холодно. Помню, мои руки стали потихонечку двигаться. И я немного выполз из воды.
Какое-то время я лежал в грязи, но ноги находились в воде. Я заснул или вновь потерял сознание. Когда открыл глаза, поднималась серая пелена рассвета… И вот тогда Харвей появился. Думаю, я звал его, и он, должно быть, услышал.
Харвей возник в нескольких шагах от меня, как всегда безупречно одетый. Он стоял на самой трясине. Его рассмешило то, что я такой слабый, что лежу как бревно в грязи и грязной воде. Я встал на ноги. И внезапно боль исчезла.
Харвей приблизился. Мы пожали друг другу руки, и он сказал:
— Пойдем, Джастин. Тебе следует выбраться из этого болота.
Я так обрадовался тому, что он пришел, что немного расплакался. Он, увидя мои слезы, вновь рассмеялся и сказал: