В голове не укладывалось только одно: если то сообщение на мой номер связано с событиями в аэропорту, почему стреляли в него, а не в меня? Хотели помучить? Разве не логично было бы на месте Яны (если это была она) заказать меня? Что это за любовь, когда ты готова принести дорогого человека в жертву своей обиде?
Чуть позже я решилась на выход в коридор больницы. В нём было практически пусто, если не считать санитарку, моющую полы около сестринского поста в конце коридора, и медбрата, сидящего почти напротив моей двери с какой-то книжкой. Ну, конечно, двухметровому медицинскому работнику, на котором еле-еле сходился халат, делать было больше нечего. Значит, охраняют.
Двинувшись в сторону поста, я не сразу поняла, почему этот шкаф не проследовал за мной. Только подойдя к медсестре, я увидела, что с ней мило беседовал другой мужчина примерно такого же роста и комплекции – ещё один постовой. В принципе, ничего против охраны я не имела, но это было как минимум странно – я не могла понять, почему за мной так следят, от кого пытаются защитить?
- Извините, - я обратилась к медсестре. – Вы не знаете, где мои вещи: сумка и телефон. В тумбочке их нет.
Молоденькая девушка лет двадцати пяти, вопросительно посмотрела на своего собеседника и только после его молчаливого положительного движения головой, достала из шкафа позади себя мою сумку.
- Остальные Ваши вещи отвезли Вам домой. Глеб Андреевич распорядился, - это сказал уже «медбрат».
- Спасибо, - я повернула в обратную сторону, но всё же решила спросить. – А Вы не знаете, Глеб Андреевич придёт ещё сегодня?
- Не знаю, девушка. Он мне не докладывает.
Я очень хотела бы, чтобы он пришёл. Мне нужна была информация об авторе сообщения. Мне хватило бы малейшего намёка на заказчика и исполнителя. Хотя нет, этого было бы недостаточно – без огнестрельного оружия в таком деле не обойтись.
Ненависть не может вытеснить боль и отчаяние, но на какое-то время она способна их приглушить. Я хотела мести: за то, что кто-то возомнил себя вправе сделать это с нами. Этот человек убил не только Максима, но и меня вместе с ним.
Глеб так и не появился. Как я узнала гораздо позже, тем вечером он приезжал в больницу, но навещал другого фигуранта этого дела, о существовании которого я тогда не знала.
Прошли только сутки с момента моего возвращения из Америки, и мама пока меня хватилась – пропущенных вызовов на телефоне, отчаянно требующем зарядки, не было. Присоединив к смартфону зарядное устройство, я просмотрела последние оповещения и новости. С последней ночи в браузере оставалась одна незакрытая страница. На сайте одного из глянцевых журналов я начала вчера просматривать статью под названием «Язык цветов». В тот момент нашу судьбу решили за нас.
Не выпуская телефон из рук, я упала на кровать и свернулась в позу эмбриона – возможно, так я пыталась найти равновесие в своём воспаленном сознании, старалась не сойти с ума. Я должна отыскать там эти несчастные ирисы – Максим об этом очень просил. Я должна.
Сквозь слёзы пролистываю страницу: « … гладиолус, глоксиния, гортензия, ирис….». Ирис. Сейчас я узнаю то, что ты хотел мне сказать.
«Ирис — символ Франции, твоя дружба значит для меня очень много, вера, надежда, мудрость и бесстрашие, мои комплименты или — Я вернусь!».
К Франции ни он, ни я не имели никакого отношения. Моя дружба значила для него очень многое? Он мне верил? Надеялся? Призывал меня к мудрости или к бесстрашию? Делал комплимент? Или…
Последнее предположение было чересчур бредовым, чтобы его произносить даже в мыслях. Я укрылась одеялом с головой, оставшись наедине со своим внезапно опустевшим миром.
Глава 36
- Я хочу его увидеть, - слова давались с трудом. Честно говоря, я вряд ли понимала тогда, хочу ли этого на самом деле. Просто это неоднозначное определение ирисам не хотело исчезать из головы, сея сомнения.
Когда мне было шесть лет, умерла моя бабушка по папиной линии. Добрая и мудрая – она была кладезь интересных историй о времени, в котором она жила. Меня не пустили на похороны. Сначала я ничего не понимала, потом, став взрослее, спросила у родителей, почему они приняли такое решение. Папа ответил, что лучше, если бабушка останется в моей памяти живой и у меня не будет воспоминаний, как её тело, совершенно безжизненное и непохожее на человека, которого я знала, лежит в гробу.
- Аня, ты сможешь увидеть его, как только будут сделаны все необходимые для следствия экспертизы. Раньше тело не выдадут и никого к нему не пустят, - Глеб тщательно выбирал слова, вероятно, хотел смягчить отказ. А мне оставалось только смириться.