я скучал по её улыбке сильнее, чем дети в оздоровительном лагере скучают по родителям. сильнее, чем семьи во время войны, скучают по тем, кто ушёл на фронт.
- вы живёте в этом доме? - поинтересовался я.
- да, на четвёртом этаже.
- правда? я живу на пятом. вы не знаете, кто в нашем доме пианист? много дней я уже слышу, как кто-то довольно умело и красиво играет на клавишном инструменте.
- мне очень приятно это слышать, потому что это я играю. вам правда нравится?
боже, как я не мог догадаться раньше ! кто может играть лучше Сонечки?
- да, мне действительно нравится !
она ушла, мы попрощались, а я забыл, куда шёл. думаю, что домой. начался дождь, который мог смыть краски с полотна. похоже, я забыл ключи дома. я начал паниковать, и мне пришлось ждать, когда кто-то выйдет, но, к счастью, вышла соседка, а я пробежал мимо неё и поднялся на пятый этаж за минуты.
холст удалось спасти, воды почти не попало, но рисунок слегка подтёк вниз. с этим ничего уже не сделаешь. я начал быстро и аккуратно снимать его с верёвки, снова, как родного ребёнка, держа в руках и раскладывая на полу.
мысль о том, что Соня где-то рядом, приводила меня к широкой улыбки в два счёта, а сердце билось в этот момент всё чаще и чаще, будто стук от ног толи чемпиона мира по лёгкой атлетике, толи по чечётке.
вечером я снова услышал музыку фортепиано, и от этого хочется творить. я разложил новое полотно, открыл краски, достал кисти и принялся рисовать без набросков. решил, что буду делать так, как чувствую. я снова не спал ночь, день и ещё одну ночь. к утру я закончил.
вышла, как с иконы, смеющаяся счастливая девушка. я бы хотел, чтобы она была счастлива, чтобы не грустила и ни о чём не печалилась. но пусть только она улыбается. рисунок вечен, а значит, и она будет счастлива вечно.
спать я не особо хотел, и не зря. снова звонок в дверь, снова сосед.
- вы не заходите, как с творчеством?
- вы хотите посмотреть? я не уверен, что могу вам продать её.
- а можно посмотреть?
- конечно, проходите.
мужчина прошёл в квартиру, смотрел на мою работу и улыбался. так по-старчески, по-доброму, будто это мой дедушка.
- за мужем она, парень.
- кто?
- соседка наша. это ведь она. красавица она редкая, не дурна с виду. вот и забрали её. с тобой ей было бы лучше, конечно, но ничего не попишешь. такова жизнь. - положив свою руку мне на плечо, говорил он.
- я люблю её почти год. - смотря куда-то в пустоту, со спокойностью сказал, после долгого молчания.
он молча сочувственно улыбнулся, посмотрев мне в глаза.
- как тебя зовут? я не поинтересовался совсем.
- Женя. Евгений Ривкин. - отвечал я уже погрустневшим голосом.
- очень приятно. меня зовут Черных Максим Альбертович. работаю в молодёжном художественном театре режиссёром.
- а вы важный человек, мне приятно слышать тёплые слова от вас.
- сколько ты хочешь за это полотно?
- я не хочу продавать его.
- как знаешь, сынок. ты знаешь, куда идти.
он ушёл, а я упал на кровать, удалившись от мира сего во сне.
весь следующий день я гулял по Санкт-Петербургу, обходя парки и скверы. было достаточно солнечно, что удивительно для культурной столицы. солнце освещало улицу, украшенную яблонями, что так благоухали и красовались перед прохожими. за сегодня я увидел пять уличных музыкантов, двух чтецов поэтов и скрипача. всем им я кинул немного денег, потому что труд должен быть оплачен, хоть и искусство бесценно.
я изрядно устал, придя домой. сел пить чай с шоколадом. и последний год пронесся в 2 счёта перед глазами. всё, связанное с Соней.
мгновенно слёзы рухнули на мои щёки, словно водородная бомба. я бился об стену головой и что-то кричал. после этого опустил лоб на ладони, прикрыв ими глаза и заревел, как маленький мальчик, которого заставляют есть, а он не хочет. или тот, которого ведут в садик, в который ходить он не хочет.
несмотря ни на что, я бы не хотел поворачивать время вспять, чтобы не встречать Софью. это ведь она разбудила во мне всё лучшее и чистое. это ведь она приходит ко мне во снах и разговаривает, после чего я просыпаюсь, как заново рождённый.
и ей я благодарен за все те чувства. в смысле за все.
« Люблю ли я тебя? Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю.»
Из письма В. Маяковского к Лиле Брик. 6 февраля 1923 г.