Как и обычно, вернувшись в тот день от очередного клиента, Азмира взглянула на полупьяного батю, одетого в грязные, порванные трико темно-синего цвета (прямо так, без трусов, на голое тело) и серую майку, застиранную до такой невзрачной степени, что от дыр на ней практически не оставалось свободного места, и, вдыхая его просто ужасную вонь, невольно подумала: «И как я только терплю рядом с собой этого мерзопакостного, подлого человека, который еще набирается наглости меня – ту, которая его поит и кормит! – оскорблять, и притом именно тем, чем мне приходится зарабатывать? Наглец!.. Да и только». Наверное, именно по этой причине на его обидное, ставшее уже обыденным, изречение вошедшая дочка недоброжелательно «бросила»:
– Каков отец, такая и дочь! Если родитель и сам проститутка, то чего ждать от неразумной еще девчонки? И вообще, папаша, будите кривляться – останетесь на бобах… достаточно ли ясно я сейчас выражаюсь?
– Брось, дочка, – сразу же стушевался мужчина, невольно осознав перспективы от ее недовольного настроения, – ты чего? Я же просто шучу.
– Зато я нисколечко даже не собираюсь, дорогой мой папаша, – отличаясь грубым ответом, проговорила восхитительная красотка, – именно по вашей с «мамочкой-алкашкой» вине я и была вынуждена спуститься на самое «дно» этой нелегкой жизни, так что не Вам, деградировавший, моральный «урод», говорить мне теперь такие ужасные вещи… кста-а-ти, разлюбезный папочка, а не хотите ли жареной рыбки?
– Не откажусь, – не чувствуя в вопросе подвоха, сразу же согласился полупьяный родитель, – было бы совсем неплохо иметь столь качественную закуску.
– Тогда пойдите почистите, а потом и пожарьте, – уже веселея, сказала беззастенчивая деви́ца, относившаяся к этому омерзительному человеку по ровному счету точно так же, как и он к ней, то есть бессовестно.
– А если нету… – непонимающе промолвил Тагиев.
– Тогда сидите и не «трендите», – рассмеявшись от того, что ей удалось так ненавязчиво подловить неразумного батю, девушка вошла в их общую комнату, где у нее был отгорожен свой маленький угол, куда распространяемый Ренатом сногсшибательный запах если и проникал, то не так уж и сильно.
Однако не успела она еще приблизится к самодельному фанерному перекрытию, разделявшему комнату на две равные части, как в деревянную (стоит сказать, довольно крепкую дверь), по небрежности оставленную девушкой в незапертом состоянии, ворвались двое молодых, как-то́ и положено в похожих случаях, бритоголовых парней, выделявшихся явно неинтеллигентной наружностью.
Здесь следует рассказать, что семья Тагиевых жила в двухэтажном доме, сконструированным еще по «сталинской планировке»; в каждом подъезде располагалось по шесть квартир (по три на этаж); так случилось, что они «квартировались» в помещениях, занимавших в этом небольшом строении нижнюю часть и имевших три отдельные комнаты; те в свой черед граничили с местами общего пользования и включали в себя коридор, кухню и сантехнический узел, где вчистую не было помывочной ванны. На этом месте стоит немного отвлечься и уточнить, что для своей незавидной «работы» Азмира снимала так называемые «апартаменты», однокомнатные и обладавшие отличным ремонтом; для удобства же их оплаты она делила их еще с тремя такими же проститутками, какой и являлась сама; каждой из них назначались свои определенные часы, отведенные на прием клиентов, поэтому никогда и никаких накладок не возникало – и вот именно там можно было и помыться, и переодеться, и придать себе вид, необходимый для произведения наилучшего впечатления, сулившего возможность получить требуемую благосклонность клиентов, а в дополнение к основной оплате снискать себе еще и солидные, приличные чаевые. Теперь можно снова вернуться к описанию ее полу-обшарпанного жилья, пропахшего вонью немытого годами родителя; вот как раз, чтобы немного отстраниться от его омерзительного, просто «сшибающего с ног», запаха, их комнату, имевшую общий размер шесть на четыре метра, воспользовавшись помощью фанерного перекрытия, девушка разделила на две равнозначные части, в одной из которых расположилась сама, установив там кровать, шкаф для одежды и небольшой будуар, а вторую, для захламления и распространения смрада, предоставила давно «опустившемуся» родителю; Тагиева даже умудрилась смонтировать легкую дверцу, чтобы наибольшим образом отделить себя от неприятного ей человека, пускай и являвшегося ей родным отцом, но, по ее мнению, чрезвычайно непристойного и в общем-то ее недостойного.