— А с чего вы так заботитесь именно о ней? — полюбопытствовала хозяйка дома.
— Ну, она была первой, кого я встретил в этом чудном городке, вот мне и показалось, что в этом есть нечто судьбоносное. Но все еще может измениться, судьба штука капризная!
Илья снова широко улыбнулся и развел руками, предоставляя им трактовать его слова на свой лад. Будь у него чуть больше времени, он бы разыграл подобную мелодраму с каждой из них, чисто ради азарта. Но время поджимало, ядовитые испарения проклятого дома по-прежнему были сильны — Илья ощутил это даже на контрасте с сегодняшним походом в кафе, — и приходилось действовать быстро и сразу, начисто, без подстраховки и обратного пути.
Сония первой ушла наверх, Сита некоторое время переминалась с ноги на ногу, но потом тоже удалилась, так и не решившись завязать разговор. Осталась только Рита, которой, по-видимому, не терпелось что-то сказать гостю.
— Может быть, хотите кофе? — нерешительно спросила она.
— Не откажусь, у вас он получается отменно! — отозвался Илья. — Я смотрю, ваши подруги будто чем-то обижены? Честно говоря, мне бы очень не хотелось вносить... раздрай, кажется? У меня и в мыслях не было заводить здесь с кем-либо мимолетную интрижку и портить вам дружбу.
— Уж не хотите ли вы сказать, что намерены на ком-то из нас жениться? — натужно усмехнулась Рита.
— Ну, пути господни неисповедимы, если я правильно вспомнил. Не вижу ничего странного в таком повороте между свободными мужчиной и женщиной. Национальность в наше время давно не является препятствием.
— Значит, вы сделали выбор?
— Да что же вы меня подгоняете? Конечно, выбирать между столь обворожительными девушками сложно, что уж лукавить! Но мы все здесь взрослые люди и знаем, к чему это рано или поздно приводит.
— А вам какие женщины больше нравятся? Робкие, холодные, недоступные или же раскрепощенные и открытые к удовольствиям? — вдруг спросила Рита и пристально взглянула ему в лицо. Ее черные глаза сейчас горели почти безумным огнем.
— Холодных не люблю, а вот спокойных — даже очень. Тех, кто не оглядывается на подруг и мнение общества, не гордится количеством любовников или девственностью, а просто живет себе в удовольствие и не мешает жить другим. Это, наверное, и есть мой идеал, потому что я сам такой.
Рита пришла в себя, не столько от слов Ильи, сколько от его безмятежного тона и взгляда, и механически принялась за кофе. Немного помолчав, она промолвила:
— Прошу прощения за срыв, Элиас, я в самом деле наболтала каких-то глупостей. Конечно, ваша личная жизнь меня не касается, но вы же, наверное, догадываетесь, что я давно отношусь к вам не просто как к гостю...
— Вам не за что просить прощения, Рита, — сказал Илья и коснулся ее запястья чуть выше браслета. — И не принимайте так близко к сердцу этот поход в кафе. Он был просто добрым жестом, нельзя же получить от женщины и не дать ей ничего взамен...
— Получить? То есть, вы хотите сказать, что уже были близки с Джанитой? Это тогда у вас остались эти следы?
— Ну, дал слабину один раз, так уж вышло. Успокойтесь на этот счет: ни любви, ни каких-либо серьезных намерений там не было, просто дурацкая случайность. Мне крайне неловко, что вы оказались в курсе, но поверьте, что там все кончено! Я сразу понял, что это не мой вариант.
Увидев, как точеные губы Риты дрогнули и скривились, Илья мягко взял ее под руку и тихо заговорил, чуть касаясь ее уха:
— Не надо волноваться и горячиться, Рита, сейчас уже не время. Я скажу вам кое-что по-фински, и вы поймете, что делать дальше.
Глава 23
В эту ночь Илья долго не ложился, только сидел у окна и всматривался в снежный покров, который в свете фонаря был мыльно-серым. Духи больше не являлись в своем истинном обличье, но сейчас Илье казалось, будто его руку поглаживают незримые заскорузлые пальцы, пахнущие табаком, пылью, дровами. Старик-домовой беззвучно увещевал его, как мальчишку, и теперь-то Илья понимал, что он делал это не раз и прежде, когда приходил то с первым рассветным лучом, то со скрипом старой мебели, то с ароматом свежего хлеба. В отличие от других духов, домовой не стремился к чувственным усладам и предпочитал снисходительно наблюдать за людскими заботами, то посмеиваясь, то одергивая, то утешая. А в особых случаях насылал на провинившихся такие кошмары, что родные стены казались раскаленным адовым котлом, а собственная кожа — едкой грязью, которую хочется соскрести с кровью и мясом.