— Вот от этой преданности мне и не по себе, — признался Илья. — Я иногда сам диву давался, почему она меня терпит. И главное, я не знаю, то ли это любовь такая самоотверженная, то ли ей просто нужно к кому-то прилепиться, а я удачно подвернулся.
Петр пристально посмотрел на сына и когда пауза затянулась, наконец промолвил:
— Не мне об этом судить. Она такая, как есть, как ее воспитали, и я не вправе обсуждать это с тобой. Речь сейчас о том, что ты собираешься с ней сделать. Конечно, не могу сказать, что мы считали Иру родной, но такого она уж точно не заслужила.
— А жить во вранье она, выходит, заслужила? — вызывающе спросил Илья. — Или ты предлагаешь это как-то по-другому назвать? Я ей только два раза соврал, и то чувствую себя так, будто дерьма наелся, а ты советуешь врать всю жизнь.
— Да пойми ты, правда — это очень больно, с ней надо уметь осторожно обращаться! А ты умеешь? Тем более сейчас, когда от головы все к другому месту отхлынуло! Подожди хоть немного, успокойся, прежде чем рубить с плеча. Ты же потом пожалеешь, дурак, а она может и не простить!
— Это больно, но жизнь ни у кого не закончится. И потом, о себе я могу подумать в конце концов?
Мужчина безнадежно махнул рукой, снова сел на диван и включил телевизор, давая понять сыну, что разговор совершенно его вымотал. Илья еще немного помедлил и с горьким предчувствием отправился на кухню.
Майя сидела у стола, как всегда безукоризненно прямая и невозмутимая, и чистила яблоки, которые в свете кухонной лампы отливали теплым золотом. Когда сын вошел, она на миг прервала работу, подняла глаза и окинула его быстрым оценивающим взглядом. Но почти сразу мать продолжила безмолвно водить острым лезвием, как древняя жрица.
Не придумав что сказать, Илья взял одно яблоко из миски, и Майя наконец сказала:
— Не грызи, сейчас я тебя нормально покормлю.
Парень несмело улыбнулся и сказал:
— Мама, как ты себя чувствуешь? Прости, что истрепал вам нервы, я сам не понимаю, почему мне так крышу сорвало.
Мать неторопливо встала, взяла его за плечи и промолвила:
— Большой ты стал, Илья...
— А ума не набрался? — шутливо спросил он.
— Да, глупостей ты наделал за последнее время, что и говорить. Но я-то тебя и глупым люблю, вот это мое дело, а все остальное — твое. С Ирой ты окончательно решил?
— Да, окончательно. Не хочу больше врать, и жениться на ней тоже. Как думаешь, она сможет меня простить?
— Этого я тебе не могу сказать. Прощение в чистом виде вообще редко встречается, обычно этим словом называют что-то другое. Может быть, Ира как раз на такое способна. Только не надо торопиться — приведи себя в порядок, поешь, поспи немного, а там сообразишь, как себя вести.
— Спасибо, мама, — улыбнулся Илья. — Но я думаю, что не стоит слишком тянуть. Все равно не смогу притворяться: начнутся вспышки, обиды, а там и рассоримся окончательно.
— Ну, дело твое, — безмятежно отозвалась мать. — Давай-ка быстро в ванную, а потом приходи завтракать, я твой любимый кофе со сгущенкой сделаю.
Остаток дня прошел мирно, но Илья так и не решился позвонить Ире. Это вызвало новый прилив злости на себя, и тут же некстати вспомнилась Лена — глаза с золотой крапинкой, напоминающей кружочки похотливого жира на водной глади, красивое тело, горячие губы и свое неведомо откуда взявшееся чувство взрывной, безумной, болезненной нежности. Сейчас его одолевали совсем иные мысли, чем в автобусе: он припоминал, как они игриво возились и щекотались на постели, как он целовал ее мокрые от слез ресницы, как ему хотелось ее успокоить, укрыть, согреть, пусть она и плакала лишь от избытка чувств и напряжения. Разве со «случайной девкой» так бывает? Хотя откуда ему знать, как с ними бывает...
Но с невестой определенно было не так, хотя Илья никогда не считал себя ханжой и пробовал и ласки, и игры. Просто он воспринимал их как разминку, способ разогнать кровь перед главным, а не как полноценный источник наслаждения. С Леной же сладость была во всем, в каждом поцелуе, щипке, касании пальцами, близком дыхании. У него вызывала умиление даже мысль о том, что в этом нежном животе каждый день переваривается пища, а раз в месяц Лена, как все девчонки, наверное, хандрит и налегает на шоколад. И даже в такой неудобный момент на душе стало сладко и тревожно от этих воспоминаний.
Илья заглянул в список контактов на телефоне и долго смотрел на ее имя, словно прикидывая, что с ним делать дальше — стереть или позвонить. Но так и не определился, отложил телефон, лег и закрыл глаза, с надеждой хотя бы на кратковременное забытье.