Илья немного помолчал, перевел дыхание и произнес:
— А почему это я, как вы выразились, «струхнул»? Я пока еще никакого решения не озвучил.
— То есть, ты хочешь сказать, что готов его взять? — удивилась Анна Георгиевна.
— Я бы все-таки предпочел обсудить это с Леной, — решительно сказал Илья. — Не обижайтесь, но без нее я больше разговаривать не буду. Мало ли как вы потом перевернете мои слова?
Анна Георгиевна заметно растерялась, снова начала потирать руки и сбивчиво ответила:
— Лена все еще плохо себя чувствует, ей не до разговоров...
— Ничего, я готов подождать. Встретимся, когда она оклемается, но только без вас — вашу точку зрения я и так понял.
Тут женщина посмотрела на него уже с откровенной неприязнью.
— Ох, ну давайте я отстану, а вы решайте сами проблемы, которые возникли по вашей же глупости. А я с удовольствием прилягу отдохнуть, или почитаю книжку, или встречусь с подругами в кои-то веки. Только много вы нарешаете-то? Дети как есть дети, родите себе куклу, и потом Лена опять ко мне прибежит, куда еще! А у меня и так продыху нет. Да что я тебе объясняю...
Она отвернулась и уже в дверях сказала:
— Илья, только не звони ей сам, приятного разговора у вас не получится. Я обещаю, что все ей передам, но если она не захочет тебя видеть, то я бессильна.
Не удостоив Илью и его мать прощанием, Анна Георгиевна вышла, а Майя выжидающе взглянула на сына.
— Теперь отец меня точно убьет, — вздохнул Илья.
— Да погоди, — сказала Майя, коснувшись его плеча обычным ласковым жестом. — О чем ты поговорить-то хочешь?
— Я еще не решил до конца, но время есть, обдумаю. А кроме того, если честно, то я хочу еще раз ее увидеть.
— Так вот оно что, — с улыбкой промолвила мать. — Все-таки влюбился?
— Вот посмотрю, как она себя поведет, и тогда уж определюсь, — уверенно сказал Илья.
Отец в этот раз не поднимал на него руку, но в словах не церемонился, а его лицо и белки глаз снова угрожающе покраснели.
— Ну что же, а я знал! — крикнул Петр. — Где одна дурь, там и вторая. Вот теперь проверяйся, не подцепил ли ты еще что-нибудь помимо этого неожиданного счастья.
— Надо будет, проверюсь. Что мне еще сказать-то, папа? Ну вот бывает так иногда! Нельзя же ни разу не оступиться. И не так уж все страшно закончилось.
— Да? Ты так думаешь? — усмехнулся отец. — А про репутацию и сарафанное радио ты когда-нибудь слышал? Многие захотят пригласить к себе мастера, который обрюхатил дочку работодательницы? Будешь объяснять, что ты просто оступился, а так молодец и умница? Это же наш хлеб, Илья, как себя зарекомендуешь, так и проживешь! И конкуренция немаленькая, тем более что мы не демпингуем, а рассчитываем на достойные деньги за качественную работу. То есть, раньше могли рассчитывать, а вот что будет теперь, твоими стараниями, — я не представляю.
— Вот об этом зря ты переживаешь, скандал им совсем не нужен. Если Лена откажется от ребенка, то ее мать приложит все усилия, чтобы эта история поскорее забылась, а если нет, то и вообще не о чем беспокоиться.
— Это как же?
— Ну, есть у меня мысли на этот счет, — неуверенно улыбнулся Илья. — Встречусь с ней и увидим, что из этого получится.
— Ох, Илья, мысли твои, а голова кипит у нас, — вздохнул Петр. — Хотя ты все-таки парень хваткий, надо признать. Посмотрим, что ты там надумал.
Вдруг мужчина встал, прошелся по комнате, будто переваривал какую-то неожиданную мысль, а потом заговорил, обращаясь то к жене, то к сыну:
— А она-то какова, Майя? «Из провинции», значит? Ишь голубая кровь выискалась! Мы даже не достойны с ней общего внука иметь! Да можно жить хоть рядом с Дворцовой, а вести себя как быдло, интересующееся только сплетнями. Уж я таких много повидал, гордящихся достижениями при царе Горохе и презирающих другие народы, у которых и своей земли нет, потому что отняли, вместе с именами, языком и памятью... Я этот город знаю лучше, чем многие из них, но толку-то? Мне гордиться было не положено: чухна же, чудь белоглазая! Это тебе, Илья, повезло: молодое поколение уже другим растет, менее закомплексованным, более дружелюбным, а в мое время так и мерились численностью и историей. И не видели, что больше-то у них ничего достойного и не осталось...
Жена подошла к нему и бережно накрыла ладонью его широкую мозолистую руку.
— Пекка, ты угомонись лучше, — промолвила она. — Мало ли кто там что говорит? Ты уж старый стал, а все детские обиды лелеешь, смешно даже.