Король обратил взор к музыкантам и щелкнул пальцами - то была команда играть туш. Грянули они дружно… а вот продолжение пошло вразброд, звук "поплыл": дело в том, что музыканты увидели, как не повезло высокому гостю в первую же минуту. Вбежавший принц Пенапью хотел сделать грациозный общий поклон, но переборщил, видимо, в этой грации, или паркет был чересчуо отполирован, - так или иначе, гость растянулся! Музыкантов распирало от смеха, а внизу все перепугались жутко, но Пенапью успокоил их:
- Это из-за башмаков. Здесь мне дали на два номера больше. Сказали: зато с ноги Его Величества… Но это пустяки, господа. Здесь у вас падать - одно удовольствие! О таком падении я мог только мечтать, уверяю вас… когда над обрывом висел на своей кошмарной коряге…
Это говорилось, сидя на полу!… Левая нога была подвернута. На лице блуждала доверчивая улыбка.
Вспомним на миг его там, в условиях выбора между омутом и змеей…
Услышим еще разок дикий вопль его: "Ради гуманности!…"
И сделаем перерыв - ради нее же.
Конец первой части.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Дар речи
21.
Церемония знакомства с дамами была уже позади, гостя усадили, конечно же, рядом с принцессой Альбиной. Ее открытые плечи заметно конфузили его. Альбине мудрено было понять, в чем дело: стоило ли так напряженно готовиться к этой встрече, если гость предпочитал смотреть на какой-нибудь соусник или на свою вилку? И еще принцессу пугали листочки в руках отца, исписанные трудолюбивым Канцлером. Крадус откашлялся, музыка на галерее смолкла.
- Пап, ты только сокращай, умоляю! - шепнула королю дочка. - Если подряд, - все уснут!
Но это услышала Оттилия. И разъяснила Альбине, что сейчас он не папа, он - король при исполнении… Крадусу захотелось позлить "профессоршу", он предложил с наивным видом:
- Слушай, а может, передадим это гостю - он пролистает перед сном, а?
Ответом ему был испепеляющий взгляд; король вздохнул и начал свою писаную речь:
- "Ваше Высочество! Наш далекий и одновременно близкий пенагонский друг! Абидонцы давно чтут вашего родителя и вас как славных государственных мужей, мудрых в политике и приятных в обхождении. Вы впервые в нашей стране. Но дружба и горячая симпатия к вам, опережая ваш кортеж, по-весеннему согрела сегодня нашу столицу, говорящую вам "Добро пожаловать!" с особым радушием…"
(Невольно припомнилось принцу Пенапью это "особое радушие" на лицах хозяина и завсегдатаев таверны, полицейского, прохожих, юного живодера по кличке "Гиппократ"…)
"У нас в Абидонии, надо заметить, народ по характеру домосед, почти никто нигде не был. Но все замечательно отзываются о вашей стране, об ее живописной природе, ее добросовестных мастерах-умельцах…" - тут Крадус оторвался от текста, заговорил от себя:
- Вот это точно, это без лести, Ваше Высочество. Взять, к примеру, шорников ваших - поклон им! Лучшие седла у меня - из Пенагонии! Или возьмем стремена: так сработаны, что даже мертвый ты стремя не потеряешь!
Королева одернула его; она-то знала, что лошадиная тема грозит заполонить все! Крадус сделал над собой усилие и вернулся к листкам:
- "…парфюмерах, кожевниках, ткачах пенагонских, чьи изделия, поступающие к нашему королевскому двору, всегда радуют нас". Это факт, это он не соврал… только на первое место - все-таки шорников. "Восхищенная молва доставила нам данные и о тех необычайных талантах, коими наградили особу нашего гостя златокудрый Аполлон и его Музы…"
В этом месте король обменялся выразительными взглядами со свояченицей… Ясно же было: самому Канцлеру, с его особым сегодняшним насморком, не подвернулся бы под перо этот златокудрый с Музами… Какая-то скорпионья жидкость была в этой кудрявой фразе, и капнули ею не для гостя-слушателя, а, похоже, - для оратора самого!…
А гость вдруг засмущался ужасно:
- Полно, Ваше Величество… каких еще "необычайных"? Стоит ли? И вовсе это не молва восхищалась, а наша Пенагонская энциклопедия, я же знаю…
- Ну и что? - вмешалась Альбина. - Ведь там не выдумано, что вы в Королевском балетном театре выступали? Танцевали главного мотылька какого-то?
Эти слова причинили настоящее страдание принцу Пенапью! Всерьез говоря, выступление такое было на самом деле, но только один раз. Пробное оно было, неофициальное. Можно считать, репетиция. Прогон. И в зале сидели, слава Богу, только папа с мамой… А в Энциклопедии (деликатнейшний принц обозвал ее подлой!) напечатали, что успех был грандиозный, триумф… И принцу долго нельзя было поднять глаза на людей. Знали же люди, знали и радовались, что в балете "Легковерная любовь к огню" партия Первого мотылька не досталась выскочке августейших кровей! Ее, в конце-то концов, артист танцевал! И справедливо! А из-за Пенапью и неуклюжих его попыток только всю труппу задерживали зря, перенося премьеру с марта на май! Да если б и научился он делать это прилично, все равно - на публике, при полном зале, он просто умер бы! Сразу! Еще до первого фуэте! Этот балет, напоминавший королю и еще кое-кому о конфузе наследника, вообще мог быть запрещен ко всем чертям! Дирижер был на волосок от казни, от виселицы! Вот какой вклад в искусство мог внести он, принц Пенапью! Спасибо, удалось папу уговорить, чтобы он этого не делал…
Королева хотела успокоить его, - он так, бедный, разволновался… Принц стал полностью розовым (с сиреневым отливом) и продолжал объяснять:
- Помилуйте, но я-то знаю, что не было "восхищенной молвы"! Может, еще будет когда-нибудь… хотелось бы… но пока нет.
Оттилия выразила мнение, что подобная скромность - сама по себе талант, но ей лично обидно за королевскую речь, которую не дослушали, скомкали… Она вызвалась подытожить главное в этой речи. Но король сказал "я сам" и был краток:
- Здоровье нашего гостя! - Тут все выпили, наконец.
Но принц Пенапью, оказывается, страдал! И не только от грубой, топорной рекламы дома, в Пенагонии. Он еще и от местной неловкости страдал, от абидонской: он готов был провалиться сквозь землю из-за нее! Ведь приглашения к этому столу ожидало множество людей, но им всем отказали в последний момент… Может быть, их еще можно вернуть? - спрашивал гость, заглядывая каждому в лицо. Его уверяли, что всем именно приятно: все вышло так по-семейному!
- Это - да, но ведь они тоже, наверное, покушали бы охотно… А из-за меня им, как курам, сказали "кыш"… - Пенапью никак не мог слезть с этой темы.
Оттилия поручилась ему своим честным словом, что все эти господа - в принципе ходят сытые.
Потом помолчали, наслаждаясь фирменными прелестями королевской кухни. За первые места состязались салат из омаров, молочный поросенок и форель…
- Ваше Величество, - обратился Пенапью к Крадусу, - а где мои спасители? Мне казалось, я могу пригласить их к этому столу… они много для меня значат, уверяю вас… И потом, они ведь артисты и не дали бы нам скучать…
- А вы скучаете, принц? - оскорбленно изумилась Альбина. - Уже? Вот это мило…
- Нет-нет, я не то хотел сказать… Но где они все-таки?
- Отпустил я их, друг мой, - Крадус, не поднимая глаз, трудился над поросенком с хреном. - Отпустил по их просьбе на гастроли.
- Как? Уехали? До обеда? И даже не попрощались со мной? Это невозможно… нет!
- Ну вот, нашли о чем горевать. Свинство, конечно, неблагодарность. Но это ж везде и всюду… Переключайтесь-ка лучше на поросеночка, - его свинство нежнее… И на принцессу гляньте: она у вас сидит неухоженная…