Барбашов нащупал рукой планшет, висевший у него на ремне, открыл его и достал аккуратно сложенную карту. Потом огляделся и присел под кустом орешника. Бойцы сгрудились вокруг него тесным кольцом.
Место своей стоянки Барбашов определил лишь приблизительно. Ориентиров рядом не было, и ему волей-неволей пришлось очертить на карте район километрах в десяти от дороги. Воложин и дивизия — а Барбашов твердо верил, что она где-то в окрестностях города, — остались теперь значительно южнее. Идти к ним можно было лесом, свернув от речушки на запад, пробираться, сколько окажется возможным, вдоль Березины, к исходу дня еще раз свернуть на юг и уже таким путем выйти на дорогу, соединяющую Воложин с Лидой. Но Барбашову не хотелось терять времени, и он выбрал другой маршрут.
— Пойдем прямо, к дороге, — объяснил он. — Там наверняка встретим какую-нибудь проходящую часть и примкнем к ней.
Бойцы молча выслушали решение командира и так же молча пошли за ним.
В лесу было тихо. Настоянный пряными запахами листвы и трав воздух приятно щекотал ноздри. Шмели с тяжелым гудением перелетали с цветка на цветок. Где-то в чаще дятел упорно долбил дерево. Тонко пересвистывались лазоревки, сварливо трещали дрозды. Бойцы спугнули птиц с невысокой развесистой рябины. Дрозды дружно снялись с ветвей и, оглашая лес надсадными криками, перелетели в чащу. Барбашов проводил их ласковым взглядом. Этот крик напомнил ему те далекие годы, когда он с ватагой своих сверстников, лазая по деревьям, собирал из гнезд яйца для коллекции.
Шли гуськом: впереди Барбашов, за ним Ханыга, позади всех Клочков. Сержант хотел было выслать вперед одного-двух дозорных. Но Барбашов побоялся потерять их в лесу, и отряд двигался без всякого охранения. Изредка, когда легкий ветер, прошумев верхом, будоражил застывшую в медовой неге листву, отряд останавливался. Бойцы чутко прислушивались к лесным звукам, переглядывались и шли дальше. Лес дышал мирным дремотным перезвоном. Все звуки вокруг были знакомыми, мирными, успокаивающими.
Когда проходили зарослями малинника, Ханыгу обогнал Чиночкин.
— Вы были утром на станции, товарищ старший политрук? — спросил он Барбашова.
Барбашов кивнул головой.
— Есть какие-нибудь новости? Мы сегодня даже радио не слышали, — пожаловался Чиночкин.
— Особо утешительного пока ничего нет, — коротко ответил Барбашов, почувствовав, как сгрудились вокруг него бойцы. — Мы подтягиваем резервы, немец жмет. Но надо думать, скоро все это изменится. Комендант станции рассказывал мне, что с востока уже начинают прибывать эшелоны с войсками и техникой. Резервы у нас огромные. Война обернется против немцев.
— А может, это еще не война? — с затаенной надеждой спросил Чиночкин. — Может, это какой-нибудь пограничный конфликт? Помните, у озера Хасан как все началось? Ведь тоже серьезные бои были.
— Нет, это не Хасан. Это война, — твердо ответил Барбашов. — И идет она по всей границе.
Чиночкин замялся и что-то пробормотал в ответ. Некоторое время он шагал рядом с командиром, потом опустил голову и медленно начал отставать от него.
Скоро впереди показался просвет. Барбашов остановился и взглянул на карту. Рядом с опушкой черной нитью тянулась дорога. Она то врезалась в лес, то бежала по полям и где-то у самого Воложина сливалась с большаком. Отсюда до города оставалось всего километров пятнадцать — двадцать. Барбашов все еще твердо верил, что они непременно встретят своих или по крайней мере нападут на их след, и потому, не желая делать даже короткой остановки, решительно повел людей дальше.
Жара между тем заметно спала. Солнце скатилось к лесу, облило деревья желтоватым светом, на поляны и просеки легли полупрозрачные тени. Каким-то едва уловимым сходством они напоминали Барбашову городской сад в Молодечно, когда, закончив свои служебные дела, он возвращался из штаба домой. К тому времени город уже окутывало предвечернее марево и на аллеи ложились длинные полосы синеватых прохладных теней и бледно-оранжевых ласковых лучей заходящего солнца. Дома его поджидала жена Степанида. Они вместе ужинали и отправлялись в кино или побродить по улицам. А когда дела заканчивались пораньше, уезжали за город. В окрестностях Молодечно у них было немало излюбленных мест…
Воспоминания о доме были приятны Барбашову. Они действовали на него успокаивающе и на какое-то время вытеснили все прочие мысли. Но неожиданно их оборвал приглушенный голос Клочкова.
— Товарищ старший политрук! — услыхал Барбашов у себя за спиной.
Он оглянулся. Бойцы стояли не двигаясь.
— Гарью пахнет, — сказал Клочков.