Еду поездом. Но не в подземке, а над землёй. На какой-то станции заваливает компания. Счастливая! С песнями. Семь, а может, восемь человек. С озорными шарфами на шеях. Свет сочится в вагон с двух сторон. Они поют от души, обрываются, снова поют, смеясь. Бутылка у кого-то в руках и пластиковый стакан. Лица красивые, ясные глаза. Бороды.
75
Галина Хериссон
Испанский и французский. И меня радуют эти лица и эти песни, потому что я их знаю... И варежки пёстрые торчат из рукавов одной девчонки в джинсах.
Я “увязалась” за ними, ибо вышли мы на одной станции...»
* * *
«Как-то глупо, когда ждёшь в углу кафе (кафе Chez moi, Сhez toi27), как кошка, в свете неоновых фонарей, в свете зелёных цилиндров, уютно свисающих с потолка, усыпанного искусственными звёздами. Пара барометров измеряют давление. На улице — середина зимы с дождём...
Корабль никуда не плывёт, он связан цепями и подвешен. Подвешена обезьяна, подвешена маленькая обезьянка, держась за плюшевую маму. Подвешены канделябры с красными огоньками. Подвешено время. Подвешена музыка в пространстве этой невесомости. Но если это — невесомость, то как же это всё висит? Как висит это кафе на этой улице этого города этой планеты? И куда это всё плывёт?
Плывёт слон, плывёт термометр, плывёт мясо в соусе на тарелке, которая плавно-плавно скользит по столу в металлических разводах. Плывёт разговор в звенящей приправе посуды и дрожащем свете. А скорее — в дрожащей темноте. И хочется закрыть глаза, остаться одной лишь в этой музыке. И составлять мозаику из увиденных сегодня лиц. Почему?
Сидеть голой на подоконнике (не существующем здесь) в маленьких студиях на последних этажах и считать огоньки на руках улиц, прыгать глазами с крыши на крышу, с луны на луну.»
27 У меня, у тебя
76
НЕ ПРО ЗАЕК
* * *
«Он всё говорил, говорил... Я расцарапала себе спину до крови. Эти отвратительные уплотнения, появляющиеся после полной луны.
Несколько дней, как он выбросил кота на улицу. Я видела его сегодня, его большие глаза. Кот не понимает по-русски. Он свернул в подворотню, махнув полосатым хвостом. Лунный кот.
Lundi — лунный день февраля. Понедельник.
Mardi — вторник. День Марса. День войны?»
***
У неё никогда не было ключа от той квартиры в городке Святого Мавра.
Saint Maur она для себя перевела сначала как «Святая Смерть». Так же и rue de la Pompe в её вольном переводе для начала предстала ей как «улица Пожаров», потому что pompier — это пожарный. Так звучало гораздо романтичней чем la pompe — насос, стало быть, пожарный — буквально, «насосник»! Ну, нет...
Она жила в Сен-Море до середины февраля. Всё время хотелось есть. «Дома» всё время шаром покати, к туркам она уже больше не ходила, а все копейки уходили на билеты на автобус и метро — так получалось дешевле, чем на электричке, но очень долго. И меньше контролёров. Если бы её схватили без билета, проверили бы и не нашли документа, наверняка позвали бы полицию и выслали...
По старой памяти она съездила на рю де ля Помп. Добывать хлеб ловко, как Христо, она не умела. А просто пришла в этот богатый квартал — вдруг что выпадет...
77
Галина Хериссон
Помнится ей разговор с булочником из «Сен-Поля», есть такая сеть булочных. В квартале рю де ля Помп их было даже две. Она слонялась там, пока прохожие не стали расходиться по домам. Подошла к заветному подъезду. В былые времена у Христо был магнитик, которым он открывал дверь. За дверью была специальная хлебобулочная помойка, куда складывались кучи непроданных круассанов, хлеба и сэндвичей. Дверь открылась, и вышел красномордый такой детина — булочник в белом халате и колпаке. Лиза, в отчаянии, решилась и спросила у него, не даст ли он ей того «выброшенного» хлеба. Булочник сказал, что нет, что можно, конечно, прийти завтра в семь утра, когда помойка будет выноситься... Лиза сказала: «Но месьё, я голодна сейчас, а не завтра в семь утра!» На что тот ответил, что он не хочет, чтоб у него перед магазином ошивалась очередь бомжей, ну или что-то в таком духе...
Она пошла к другому «Сен-Полю», на соседней улице. Было уже темно. Зелёные баки помоек (чистых, кстати, специальных для хлеба) уже были выставлены на пустую улицу. В булочной ещё горел свет. Лиза открыла крышку бака и обнаружила несколько хлебов «традисьон» и чудесные профитроли в пакете! Ура! Пока она всё это совала в сумку, из «Сен-Поля» вышли две индианки-продавщицы.
— Осторожно, девушка, ведь если есть хлеб из помойки, можно и заболеть!