Договорились о подъёме рано, часов в шесть. Ведь на шоссе чем раньше, тем лучше! Да и подводить Добрую Фрау не хотелось. Утром её уже не было — смена закончилась.
Лиза решила основательно подготовиться к последнему (по её расчётам) дню пути. Душ был ещё закрыт, а ждать не хотелось. Как-то удалось умыться в раковине. А потом, уткнувшись в зеркало, она стала краситься. Таки взяла с собой несколько
26
НЕ ПРО ЗАЕК
профессиональных тюбиков косметики! Макияж был основательным, и было время немного подумать...
Какого чёрта эта маленькая путешественница попёрлась стопом в Европу, за тридевять земель, почти без денег (не-е, поначалу-то деньги были, были, хоть и небольшие) к какому-то саксофонисту Жану?
Гренобль
Лиза добралась поздно ночью до Гренобля на такси из аэропорта Экзюпери. За бешеные по её меркам деньги.
Она пыталась объяснить мне. Про три тыщи рублей в цветочках. Про двадцать пять лет. Про жажду путешествий. Про Нотр-Дам де Пари. Про «сейчас или никогда»...
Это же ни в какие рамки не лезет! Ни в какие ворота.
* * *
Да, Гренобль её не принял, и Жану было наплевать. Ему, конечно, было жаль ста евро на такси (половину суммы Лиза заплатила сама из оставшейся налички). Это было первое, что Жан сказал Лизе при встрече!
И вообще, мол, очень жаль. Désolé. У него завелась новая подружка, с которой он пропадал в горах...
Тут из окон в Гренобле — Альпы. Он не особо отвечал на мейлы, а мог бы, наверное, предупредить... Ну, чтоб Лиза изменила маршрут, а не летела как оглашенная. Но тут пенять нечего! Уже вмешалась Нога Судьбы и нанесла волшебного пенделя, который, видимо, так ей был нужен в жизни...
Гренобль. Даже само название её отвращало. Она напилась коньяку в той большой почти пустой квартире,
27
Галина Хериссон
куда её отвёл Жан. Они снимали вскладчину с какими-то студентами-музыкантами.
За ней остался «присматривать» Грегуар. Вся компания, включая заплаканную подружку Жана, ушла бузить в парк с фонтаном. А Лизе фонтанировать не хотелось, совсем. Про изнасилование Жан не поверил. И ему, разумеется, не понравился разнос этакой разухабистой русской подруги, появившейся так некстати со своими дорожными неприятностями. Под разнос попалась и Жанина новая подружка. Лиза выдала ей неполиткорректное «fuck you» на предложенную помощь... Чем бы ей могли помочь? Опять вызвать полицию? Она, русская душа, не могла это принять. Ну и вообще — приехала на каникулы — отдыхай, наслаждайся Францией, а не устраивай судебных разбирательств, показаний и протоколов. Ей хватило и чёртовой визы.
Этот приезд Лизе слишком дорого дался, что взять вот так да и всё похерить. Она и под турком оказалась на земле... от страха. Тот угрожал ей тяжёлым железным ключом. А Лизе приходилось уже носить на своём лице синяки. С парижскими каникулами они никак не сочетались...
* * *
Её сумка с документами была заперта в кабине фургона. На брезенте фургона было написано «Лион — Сент-Этьен — Гренобль». Всё сходилось. Суббота, вечер. Других вариантов не было. Все водилы уже отдыхали и пили пиво. С двадцать фур вряд. Закат.
Единственный грузовик, тот самый, подобрал. И ведь до Гренобля рукой подать! Учитывая, что пол-Европы преодолено за два дня как по маслу. Во Франции со стопом тоже везло. Она не запомнила имён 28
НЕ ПРО ЗАЕК
своих водителей, но и Страсбург, и Мюлуз, и Кольмар, и Бельфор принимали её как из рук в руки. Правда в городах самих она не побывала... Зато они здорово беседовали с попутчиками. Погода была чудная, августовская. Кузнечик стрекотал и усами пророчил... Открыла баночку сардин в траве на каком-то склоне у дороги. Свобода!
Ну так вот, завезла её турецкая фура с надписью «Лион — Сент-Этьен — Гренобль» туда, где преломилась её линия судьбы... Потом она брала уже эту линию сама. Вела под уздцы. Линия гнулась, тяжёлая, плотная, но не ломалась...
* * *
С Грегуаром сидели всю ночь и смотрели «Солярис». На русском.
В общем, на следующий день не оставалось ничего лучше, чем поехать в Париж. Поездом.
Жан позвонил какому-то другу в Париже, дал его номер Лизе, мол, приютят, борщом накормят... Тот «друг» не явился ни на вокзал, ни потом, когда Лиза с Христо звонили ему по автомату. Больше с Жаном они не виделись. Впрочем, у него был неплохой русский, и он весьма внимательно выслушал Лизин рассказ (утерянный потом), написанный ещё про питерский их период и цветочки. На прощанье Жан тогда сказал: «Может быть, я — больший дурак, чем ты».