— А моя дочь за сына этого собственника замуж выходит, — задумчиво произнесла Пелагея Терентьевна. — Весь в папу, видно.
— За что ж вы так моего хозяина честите? — общительно улыбаясь, вклинился в разговор старичок. — Он человек хороший. Труд, то-есть, любит. Сам иной раз цветок посадит. Босиком ходит. Все жалеет, что сохи нет. Хочу, говорит, по примеру великих, то-есть, писателей за сохой походить.
— Но великие писатели, — заметил Юрий, — еще изредка и писали. А что написал ваш хозяин?
— Ну, это ты брось, Юра, — забасил Мартын. — Его фамилия знакома и по газетам и по журналам. То под некрологами встречается, то под приветствиями по случаю…
— А может, он расстроит свадьбу эту? — задумчиво проговорила Пелагея Терентьевна. — Ведь умный, наверное, человек. Поймет, что к чему.
— Что касается популярности бомаршовской, — усмехнулся Можаев, — то про него метко сказано: «автор нашумевшей сберкнижки». О деньгах его я слышал много, а книги, кроме «Старого звона», что-то не припомню.
— Понапрасну вы это все, — сказал садовник, — Дормидонт Сигизмундович такой хозяин, что лучше и не надо… Вычеты из зарплаты не делает, отгулы за сверхурочные дает. Хорошо у него работать… А я в хорошем толк знаю: сам в свое время неплохо жил, собственную цветочную торговлю имел… Бывшая жена хозяина, Марья Поликарповна, то-есть, которая в запрошлом году от него сбежала, меня очень уважала. Красивая была женщина. Пожила всего с хозяином годика три и к другому ушла… Говорят, не вынесла…
Пешеходов догнала легковая машина. Благуша вышел на середину дороги. Сигналить шофер боялся, поэтому он затормозил у ног Мартына и принялся ругаться шопотом.
— Подвези, Вася, — сказал старичок. И представил водителя: — это механик нашего гаража, в Бомаршовке, то-есть, Вася, подвези гостей!
— Ну, садитесь, — милостиво разрешил Вася, — только поскорее устраивайтесь, а то я спешу: у нас сейчас профсоюзное собрание идет, выборы месткома. Дормидонт Сигизмундович уже выговор получил от обкома профсоюза: у него в opraнизации два года собрания не было.
Пелагея Терентьевна и операторы недоумевающе переглянулись.
— Я что-то ничего не соображу, — сознался Юрий. — Вы ведь не на государственной службе, у вас же не учреждение… При чем тут местком?
— Э, мил-человек, законов не знаешь! — усмехнулся старичок.
— Очень просто, — сказал Вася, небрежно, одним пальцем, ведя машину, — даже домработницу и ту профсоюз к себе принимает, хоть она у частного лица служит… А нас у хозяина двадцать человек. А как по закону положено? Если на любом предприятии имеется более шести, кажется, членов профсоюза, то они объединяются в низовую профгруппу… А там уже и местком и все такое прочее.
— Больших денег стоит такой персонал, — сказал Юрий. — Фонд зарплаты, наверное, не один десяток тысяч составляет.
Деревья расступились, и машина подкатила к светлосинему высокому забору. Из-за него виднелись двухэтажные резные хоромы с петушками на гребне крыши.
— Отгородился от жизни, — вздохнул Юрий. — Чтобы поменьше заглядывали в душу те, кто не имеет дач и заборов.
— Это, во-первых, для творческой обстановки, — сказал Вася, — во-вторых, не от народа, а от знакомых, а в-третьих, слезайте, дорогие гости, приехали… Дальше ворот никого посторонних возить не имею права…
Пелагея Терентьевна и операторы вышли из машины. Садовник, по прежнему общительно улыбаясь, вылез тоже, помахал ручкой Васе, и автомобиль уехал к другим, невидимым с дороги, боковым воротам.
Главный въезд был увешан грозными надписями:
«ЗЛЫЕ СОБАКИ»,
«БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ»,
«ПРИЕМ ПО ПОНЕДЕЛЬНИКАМ ОТ ДВУХ ДО ТРЕХ».
Мартын сильно постучал в дубовую, крепостного образца калитку. В разных концах Бомаршовки тренированными головами залаяли псы.
Показался сторож.
— Дед Аким, — пояснил садовник. — Так сказать, первая инстанция. Здорово, дидусь! Вот гостей привез.
— Гости — это хорошо, — откликнулся Аким. — А хозяин-то про них знает? Или они так прибыли, самотеком? Тогда не примут. Творят они нынче, с утра творят…
— Это родственники, — понизив голос, сообщил садовник. — Я так понял, что нашего молодого хозяина невесты родная мать.
— Ну, насчет родственников это еще не известно, — бросила Пелагея Терентьевна.
— Никого не приказано, — грустно сказал дед Аким. — Сегодня творческий день объявлен. Приезжал тут один родственник, не то двоюродный, не то молочный брат. Сегодня не пустили. У хозяина настроение на литературу. Я вам лучше управляющего вызову…