От безделья мужа оторвала Татьяна, неожиданно появившаяся в его спальне. Он посмотрел на нее даже с некоторым удивлением, до этого она сама к нему не заходила.
— Что надо? — грубовато спросил он.
— Проведать зашла. А что, нельзя? Муж как-никак.
— Надо же, какой стала заботливой, — откликнулся муж с иронией.
— Достаточно уже, наверное, слезы лить, мертвые не воскреснут. — Девушка присела на край дивана. — Я тоже всех близких потеряла.
Василий лежал в одних спортивных брюках, майки на нем не было, и девушка с удовольствием изучала взглядом его торс.
— Мне кажется, что и при их жизни у тебя близких не было, — съязвил он. — Для тебя люди — мусор, и никого, кроме себя, не замечаешь.
В его тоне звучала нескрываемая злость, но Самойлова не обиделась.
— Да ладно тебе, скоро получу наследство — и весь мир ляжет у наших ног.
Она положила пухлую руку ему на грудь.
— Убери.
И он наградил ее таким взглядом, что та испуганно отдернула руку.
— Мы все-таки муж и жена, — предприняла она еще одну попытку найти общий язык.
Василий был до того строен и красив, что не мог не привлекать к себе внимания.
— Фиктивные, — напомнил он. — Забыла про уговор с отцом?
Намек сработал, и Самойлова вспыхнула.
— Что ты из себя представляешь? Голь перекатная! Иждивенец! — сорвался голос Татьяны на крик. Но крик только развеселил Василия.
— У меня жена богатая наследница, — засмеялся он ей прямо в лицо.
— Да я тебя, я тебя… — Она вскочила и сжала кулаки, намереваясь ударить. Но, ловко увернувшись, он спрыгнул на ковер.
— Еще раз сунешься — получишь, — подзадорил он ее.
— Сгною, сволочь! Завтра же подам на развод, и катись ты ко всем…
— Стоп, — перебил ее Василий, обнажив белоснежные, ровные зубы в улыбке, что еще сильнее раздражало Самойлову. — Сам разберусь, куда мне идти.
Взбешенная, с раскрасневшимся лицом и с выпяченной мясистой нижней губой, супруга готова была разорвать мужа на куски. Но была слишком большая разница в физической силе, и это заставило ее взвыть от бешенства. Она смахнула с тумбочки настольную лампу, которая упала, но не разбилась. Тогда Татьяна принялась топтать ее ногами.
— Смотри, не лопни от злости, — насмехался муж.
Он впервые осознанно и откровенно издевался над женой, вымещая на ней все свои несчастья. И чем яростнее бушевала Самойлова, тем спокойнее становилось у него на душе.
О материальном положении Груздев не задумывался. «Лучше жить нищим, — думал он, — чем с такой отвратительной, мерзкой тварью». Он считал, что в каждом человеке есть свои достоинства и недостатки, только у каждого в разных пропорциях.
Татьяна же для него была настоящим отстойником пороков. Ничего положительного при всем желании и старании он в ней не находил. Она вызывала у него только чувство отвращения. Даже ненавистью ее удостоить он не мог, испытывал презрение и брезгливость.
Супруга стихла так же внезапно, как и вспыхнула.
— Чтоб сегодня же ноги твоей в моем доме не было! — потребовала она.
— Как прикажете, госпожа, — выдерживал он манеру общения, но она более не взрывалась.
К вечеру Груздев собрал свои немудреные пожитки, которые уместились в одном чемодане, и покинул ненавистный особняк. На следующий день по обоюдному желанию и согласию они подали заявление на развод, но по закону еще две недели вынуждены были оставаться мужем и женой. Правда, жили теперь, к взаимному удовлетворению, отдельно. Василий переехал в квартиру отца…
Два дня буйствовала Самойлова. Экономка и охрана особняка боялись показываться хозяйке на глаза. Но на третий день заперлась в своей спальне, на телефонные звонки не реагировала и никого не принимала.
— Татьяна Станиславовна, — постучала ей в дверь экономка, но ответа не последовало. Она перевела дух и позвала снова: — Татьяна Станиславовна, к вам посетитель.
— Посылай всех к черту от моего имени! — раздался за дверью раздраженный голос.
Колесников отодвинул экономку в сторону и сказал:
— Мне необходимо переговорить по делам фирмы.
Тишина воцарилась надолго, видно, в комнате Самойлова обдумывала, как поступить. Наконец щелкнула задвижка и дверь приоткрылась.