– Приют не годится, – возражал Янха. – Ребенку нужна семья. Витша хороший мальчик, послушный. Привыкнет, вырастет, выучится, пойдет на службу. Будет приносить пользу.
Рирад понял, что и правда надолго здесь, его не отпустят обратно в горы.
В другую ночь он услышал и об отце.
– Казнили на прошлой неделе, в центральной тюрьме, – сказал незнакомый голос, спокойный и равнодушный. – Горцы притихли. Но следим за ними, дороги перекрыты.
Тогда Рирад не выдержал. Остановил время, скрутил до неподвижности и кинулся бегом по лестнице, прочь из дома. Упал в саду под деревом и рыдал, отчаянно, долго, не замечая, как болит опаленная кожа. Застывшее мгновение нависало свинцовой тяжестью.
Утром Рирад не смог подняться с кровати. Горло жгло, смотреть было больно, а руки покрылись красными пятнами. Нельзя столько оставаться в медленном времени, нельзя двигаться там так быстро.
Янха ни о чем не догадался. Испугался, привел лекаря, тот напоил Рирада настойкой от жара. Несколько дней Рирад провел в постели. Ругал себя за неосторожность и слабость. Мечтал о мести.
Вскоре в доме появился второй ребенок. Его привели под утро, Рирад проснулся от плача и криков на лестнице. Сразу понял: кого-то еще забрали от родных, отдали Янхе на воспитание. Это оказался мальчик, широколицый, веснушчатый и несчастный.
Сперва Рирад презирал его. Да, мелкий, но ведь не младенец. Видел четыре лета, а то и больше, а рыдает, не таясь. И так легко поддается на уговоры и утешения. Янха целыми днями возился с ним, приносил игрушки, рассказывал сказки. И новенький пообвыкся, стал спокойнее, а потом и вовсе развеселился – смеялся, бегал в саду.
– Как тебя звали раньше? – спросил Рирад как-то вечером. Теперь он делил комнату с младшим приемышем и не мог ночами менять время.
Янха уже ушел, пожелав добрых снов, и новенький ворочался в своей кровати, устраивался поудобнее. Обнимал огромную лохматую игрушку, – Рирад никак не мог понять, выдра это или кошка.
– Не помню, – сказал новенький из-под одеяла.
Рирад не поверил. Слишком мало времени прошло, даже чужаки не теряют память так быстро.
– Не может быть, – сказал он.
– Не помню, – упрямо повторил новенький. – Оно было дурацкое, а теперь хорошее.
Как может нравиться имя Митфа?
– Тебе подходит, – сказал Рирад, и Митфа не расслышал насмешки, отозвался:
– Здесь все хорошие. Ты тоже.
Да, в первые недели Рирад презирал его, но сам не заметил, как привязался.
Дома он был единственным ребенком. Столько раз мечтал, что появится младший брат или даже сестренка, а лучше оба. Рирад защищал бы их, учил тайнам гор, а они смотрели бы на него, как на взрослого. Слушая об этом, мама иногда улыбалась, а иногда говорила: «Неспокойно сейчас, обождем». Рираду исполнилось семь лет, а у него все еще не было ни брата, ни сестры. А потом отца поймали, а Рирада увезли.
В первый год неволи Янха не выпускал приемышей одних за ворота. Осенью отправил Рирада в школу, но всегда провожал и встречал. Вел по улице, мимо заборов и старых яблонь, вдоль сонной реки, над запахами тины и последних цветов. Через горбатый мостик и дальше, по ступеням, карабкающимся вверх по склону холма.
Рирад никогда не видел тюрем – только слышал рассказы о них, – но сразу решил, что школа похожа на темницу. Три безликих каменных короба лепились друг к другу, окна были маленькими, будто бойницы. Внутри пахло старыми тростниковыми циновками, мелом и чернилами. Дети сидели тихо, делали вид, что слушают учителя, но после уроков менялись.
– Ты даже читать не умеешь, тупой совсем, – сказал один из них, высокий мальчишка. – Вы же дикие там в горах, дурные, зачем тебя привели к нам!
Рирад не сдержался.
Вечером Янха отчитывал его и мазал ссадины жгучей мазью. Я выдал себя, понял Рирад. Нельзя лезть в драку, нужно выглядеть сломленным, забитым.
Тогда он решил выучить все премудрости чужаков, узнать силу врага. Но сколько ни слушал объяснения наставника, сколько ни сидел над учебником, все равно отставал от других детей. Но время было на его стороне.