Время хлестнуло, как отпущенная тетива. Опаленная кожа отозвалась болью. Мяч упал, покатился к воротам. Мальчишка дернулся в руках Рирада, ошарашено огляделся.
– Если ты хоть пальцем тронул моего брата! – Рирад встряхнул мальчишку, и тот крикнул:
– Да не бил я его! Только правду сказал, а он сразу реветь, как девчонка!
– Если узнаю, что врешь, – Рирад говорил еле слышно, но мальчишка замолк, вжался в стену, – и если будешь еще задирать моего брата, переломаю тебе все кости, ты и не заметишь. И никто тебе не поверит, что это я сделал.
Митфа нашелся за оградой, у старой яблони. Всхлипывал, размазывая слезы, и не ответил на оклик, отвернулся. Школьная сумка валялась в грязи. Янха рассердится, подумал Рирад, но вслух сказал:
– Этот придурок к тебе больше не полезет. Я с ним разобрался.
Митфа замотал головой, отпихнул протянутую руку и крикнул:
– Он сказал, что мы дети бандитов! Что мой отец – не приемный, настоящий – что он убийца или хуже! Это же неправда? Скажи, что неправда!
Он вновь зашелся в рыданиях, замолотил кулаками по стволу яблони. Так отчаянно и по-детски. Рирад перехватил его руки – костяшки пальцев уже сбились в кровь, – и молча держал, ждал, пока Митфа не перестанет вырываться, а плач не превратится в стихающие всхлипы. И тогда сказал:
– Мой отец сражался за свободу.
Митфа замер, а потом поднял взгляд. Глаза у него были покрасневшие, опухшие от слез.
– За свободу вашего народа? – спросил он шепотом. – В том восстании?
– Да, – ответил Рирад и отпустил Митфу. – По закону он преступник.
– Но он же не бандит! – Голос Митфы звенел от возмущения. – Он хотел как лучше!
Так странно было услышать это от чужака, от малолетки, не умеющего постоять за себя. Нет, не странно! Ведь Митфа – брат, пусть и не по крови. Что, если он поймет Рирада, поможет? А если и не только он? Может быть, Ниль…
– Наверное, мой настоящий отец тоже сражался! – Митфа подхватил перепачканную сумку, потащил Рирада за собой. – Пойдем, надо узнать, пусть нам все расскажут!
Конечно, Янха ничего не рассказал. Сперва отчитал Митфу, отправил умываться. И, пока его не было, расспрашивал Рирада. Кто обзывался, почему, часто ли такое бывает? Рирад отвечал односложно и спокойно, как всегда. Мерно тикали часы на стене, первые капли дождя ползли по стеклу. Время казалось тяжелым и вязким, хотелось ускорить его, – пусть помчится вскачь, унесет муторные мгновенья. Но приходилось терпеть.
Янха, хоть и пытался выглядеть строго, не мог скрыть волнения. Бродил взад-вперед по комнате, подходил к столу и перекладывал исписанные листы, одергивал заляпанные чернилами нарукавники. И смотрел на приоткрытую дверь, – Митфа долго не возвращался. Наверное, набирался смелости.
Потом смолк плеск воды в ванной, ковер приглушил торопливые шаги, и Митфа показался на пороге. Мокрые волосы прилипли ко лбу, веснушки ярче проступили на побледневших скулах, а глаза блестели от лихорадочной решимости. «Зря ты так, – хотел сказать ему Рирад. – Лучше притворись, что тебе все равно». Но предупреждать об этом надо было раньше, а теперь оставалось только молчать.
Янха усадил их на диван у окна, сам опустился в старое кресло напротив и тяжело вздохнул.
– Вы мои сыновья, – сказал он. – Это ваш дом. Не ворошите прошлое. Смотрите в будущее, докажите, что вы лучше и умнее тех, кто хочет вас задеть и унизить.
Он продолжал говорить. О том, как любит и Митфу, и Витшу (не Рирада, нет, это имя никогда здесь не звучало). О том, как важно вырасти достойными людьми, и том, что каждый сам выбирает путь. Пару раз Янха спотыкался, будто терял мысль, и тер лоб ладонью. Слова казались заученными и искренними одновременно.
Вечером Митфа долго не разговаривал, делал вид, что читает. А потом сорвал с кровати подушку, швырнул на пол, пнул изо всех сил и обернулся к Рираду:
– Я все равно все узнаю. Пойду к Отшельнику, спрошу у него.
Почудилось, что в лицо дохнул ветер с морозного перевала. Рирад обхватил локти ладонями и понял: так Хийя и заманивает странников. Нельзя ступать на эту дорогу, нужно высмеять брата, пусть делает, что хочет.
– Я пойду с тобой, – сказал Рирад.