Парю в невесомости, расщепленный на самые мизерные частицы, уничтоженный от ядерного взрыва эмоций, расколоченный на куски. Жижа внутри меня пенится и закипает, а затем по-новой теряет градус. И этот холод пробирает до костей, до ломоты в теле, до гребанных припадков. Я, блядь, подыхаю.
Со свистом торможу возле подъезда Полинской, глушу тачку и выхожу на улицу. Устраиваюсь сбоку, оперевшись на пассажирскую дверь, задираю башку и отсчитываю. Безошибочно нахожу окна ее квартиры, подвисаю.
В спальне горит тусклый свет — торшер в углу комнаты у постели. Залипаю на стеклянном квадрате. Так и тянет наверх, хоть по водосточке забирайся, чтобы одним глазком пальнуть, как она там.
За грудиной в узел все скручивает. Затягивает так, что вдохнуть не могу. Без нее мучительную ломку проживаю, и уже даже не врубаюсь, кто виноват в этом дерме.
Может, и прав Егорыч — не могла Она. Но мой искореженный мир не верит в ее правду, как и она в мою.
«Ну почему все так—то, а?» — озадачиваю сам себя.
Внезапно угадываю силуэт за занавесками, которые дрожат далеко не от ветра. Знаю, что наблюдает. Пусть. Вот он я, опять, блядь, без кожи. Приперся, топчусь возле подъезда, смотри.
Что буду делать, если она выйдет? Сможем ли выстроить правильный диалог?
Одергиваю себя. Потому что я здесь не за этим. Я приехал не выяснять, я приехал попрощаться. И в ее присутствии нет никакой необходимости. Я закрою этот вопрос сам, один на один с ядовитой субстанцией внутри. Буду разлагаться без Полинской, гнить, но эту рану прижгу самостоятельно.
Я ненавижу мстительных людей, которые готовы на любой шаг, лишь бы их личная обида не ощущалась так остро. Всегда ненавидел. Я далеко не святоша, но месть — последнее, к чему могу прибегнуть. Это дыряво и унизительно, особенно для девушки. Именно поэтому Надя пошла лесом и еще легко отделалась. Именно поэтому… туда отправилась и Злата.
Но меня засосало и выбраться не получится в любом случае. Я уже пропал и принимаю это достойно.
Злата все еще трется возле окна. А я трусь под ним.
Оба словно знака ждем, но никто из нас его не подаст. У каждого своя обида. Глубокая, с рваными краями, которые не соединить никогда.
Закуриваю очередную сигарету, дым вязко проникает в легкие. Уже не лезет, но цежу дальше. Шея затекла, а я все стою с задранной вверх башкой. Запоминаю, что ли. Искру, момент, чувства. Эти нереальные женские контуры в приглушенном свете.
Челюсти сводит, в горле спазм. Все в одночасье проебалось. Неожиданно, внезапно.
Сплевываю на асфальт.
— Сука, — выругиваюсь туда же.
Достаю телефон и быстро печатаю сообщение, пока морок не сошел.
Ветер: Как ты?
Слабак, знаю. Но сейчас мне плевать, поддаюсь порыву. Пусть не ответит, пусть мой номер окажется заблокирован, пусть.
Входящее залетает быстрее, чем я ожидаю. Не медлю, открываю сразу.
Полинская: Справляюсь!
Защищается, храбрится. В каждой букве это угадывается, а восклицательный тому подтверждение.
Завтра нас уже не будет. Ни меня, ни ее, ни этой истории. Мы растворимся в учиненном хаосе и сотрем из памяти все точки соприкосновения. Обоюдно. Нас просто нет.
Швыряю бычок под ноги, прижимаю тлеющую часть мысом кроссовка.
Угасло... Как и все теперь.
Обхожу тачку, открываю водительскую дверь и медлю.
Вдох. Выдох. Отпускаю.
— Прощай, — отправляю в пустоту, — Только будь счастлива.
Конец