– Не надо было деру давать, - угрожающе упрекнул Митрохин. - Успеешь еще.
– У меня в багажнике, - попытался смущенно оправдываться Серый…
– Что у тебя было в багажнике, нам хорошо известно. И что будет - тоже, - напористо заметил Сабир, щуря глаза до щелочек. - А вот что сам ты за человек - надо узнать. Гридин за тебя просил.
– Еще бы, - усмехнулся Серый.
Рустам, включив свет, плотно закрыл ставни.
– Так уютнее, - с улыбкой пояснил Сабир. - И не помешает никто. Так что ты за человек, Сергеев? Чем живешь?
– Живу сам по себе, - ответил Серый, разворачивая салфетку. - Никому не должен. Ни перед кем не отчитываюсь. Свободный художник.
– И что же ты рисуешь, художник?
– А за что хорошо платят, то и рисую. - Ел и пил Серый с аппетитом, чему и сам немало дивился. - Там срисовал, еще где-нибудь. Глядишь, и пригодилось. Только не понимаю, зачем Гридин беспокоился. Ведь вам…
– Узнаешь, - прервал его Сабир, вытирая рот и руки. - Засиделись мы. Который час набежал, Сергеев?
Серый привстал, довольно резко, но сидевшие по обе стороны от него Митрохин с Голубковым удержали его, зажали руки. Рустам отщелкнул браслет часов, снял их с руки Серого и протянул Сабиру.
– Прочти сам, Рустамчик, - вежливо попросил Сабир. - По-русски я тяжело читаю.
Рустам повернул часы циферблатом вниз и с выражением прочел: «Капитану Сергееву А. Д. за отличную службу по охране правопорядка от МВД СССР».
Двусмысленная надпись, что ни говори.
Держали меня крепко. Голубков даже обхватил горло сгибом руки. Сабир улыбался - закрыв глаза, открыв зубастый рот. Рустам злорадно покачивал перед моим лицом часы:
– А казачок-то - засланный.
В голове промелькнула почти забытая фраза: «Врешь ты все, я чувствую». Не эти ли ушки из-за пенька торчат? Отблагодарила, Поганка. Первая любовь.
– Ну, последнее твое слово, человек, - сказал Рустам. - Объяснись. Если сможешь.
Не люблю врать, все-таки я немножечко честный. Тем более и нужды сейчас в этом нет. А уж если врать, то желательно ближе к истине. Тогда ложь будет убедительнее, да и предпочтительнее.
– Отпусти, - хрипло проговорил я. - Чего вцепились? Мои часы, не трофейные.
– В ментовке служишь, значит? Художник! Срисовать нас задумал?
– Служил, - прохрипел я. - Погнали.
– Что же сразу не признался? - ещесильнее улыбнулся Сабир.
– И вы бы меня сразу полюбили?
Сабир перестал улыбаться. Голубков ослабил хватку.
– А за что тебя выперли? - спросил он.
– За измену Родине.
– Шутить потом будешь. Если сможешь.
– По служебно-политическому несоответствию.
– Не иначе - коммунист? Смотри-ка, Сабир, товарищ по партии тебе объявился! - злобно обрадовался Рустам. Он вообще с Сабиром довольно развязно себя вел. Непонятно. - Соратник боевой. Только чином пониже: ты же в секретарях райкома ходил, верно?
Меня отпустили. Напряжение спало. Потеплело за столом. Митрохин распахнул ставни, и в комнату хлынуло осеннее солнце. Рустам опустил часы в карман:
– Поношу пока. Такими часами от гаишников хорошо отбиваться. Разорили совсем, справедливые поборники.
– Они ж именные, - напомнил я.
– Так и документы твои у меня, - усмехнулся Рустам. - А где ты потом трудился? Не скрывай. Чистая совесть - крепкий сон.
– Частным розыском занимался…
– По чужим постелям шарил? - осклабился Рустам.
– Случалось… Потом в охране. - Они переглянулись. Я назвал несколько фирм, где могли дать обо мне соответствующие отзывы. - Надоело кусочничать. Больших денег хочу. И сразу.
– Я тоже, - усмехнулся Сабир.
– Все вы такие - коммуняки, - презрительно проворчал сквозь зубы Рустам (розовый демократ в душе). - Вам - все и сразу.
С верхнего этажа, беззаботно стуча каблуками по ступеням лестницы и мелькая коленками, спустилась Лариса.
– О! Какой гость! Привет тебе! Как спалось?
– Прекрасно. Такую поганку во сне видел. По лесу бегает и стучит.
– Лара, - беря ее под руку, указал на меня Рустам, - коллега твой, тоже мент. Только ты - будущий, а он - бывший. - И опять стал заводиться. - Команда подбирается - менты, коммуняки красные… Ничего, кончилось ваше время, и тех, и других. Наше настало!
– Все, друзья, - мягко прервал его Сабир, поднимая бокал. - У нас гость - отдыхаем, веселимся, поем песни.
– Вот что, дорогой, - сказал Сабир Рустаму, когда Сергеев и Лариса уехали, - запроси Котяру об этом сером художнике. Подробнее пусть сообщит. Не верю я ему. Но это хорошо. Может быть, даже очень хорошо. - И улыбнулся ледяной восточной улыбкой.
В гостиницу я вернулся поздним вечером, усталый, злой. Что-то не то получается. И я совсем не тот, каким должен быть. А может, это хорошо? Даже очень хорошо?…
Я позвонил Ларисе и предложил ей погулять немного,
– Погулять? - радостно удивилась она. - Просто так? Так поздно? Бегу.
В коридоре я столкнулся с придурком Юриком.
– О! - приятно удивился я. - Привет тебе! Ты чего тут делаешь?
– Чего-чего? Живу здесь. На законных обоснованиях. Пусти, я спать хочу.
Я притянул его за ухо к себе, конспиративно огляделся и прошептал:
– Ты деревянный сортир у автобусной станции знаешь?
Юрик тоже огляделся, насколько ему позволяло зажатое моими пальцами ухо, и тоже шепотом признался:
– Знаю.
– Будешь меня пасти - я тебя в нем утоплю.
– А я при чем? Мне сказали - я сделал, - почти заорал он. - Пусти, дурной.
– И у меня так же: сказал - сделал, понял? Спокойной ночи, стало быть.
Мы встретились в холле и вышли на улицу. Был хороший вечер - безветренный, свежий, холодный. Лариса взяла меня под руку.
Гостиница, старое здание еще тех времен, замыкала центральную площадь. Напротив стройной чередой своих квадратных колонн тянулись старинные Торговые ряды, обезображенные наглыми латинскими вывесками и рекламными щитами, киосками и ларьками с изобильными завалами примитивных «видеошедевров», сигарет и сладостей для употребления вне страны-производителя, сверкающей стеклом и этикетками импортной бормотухи, которую стыдятся и боятся пить даже ихние бомжи. До тошноты загадив столицу, и сюда добралась западная культурка со своим мусором, вся Европа у нас свалку нашла.
– Как оккупация какая-то, - зябко пробормотала Лариса.
– Так и есть, - зло согласился я.
– И все это схвачено, все это крутится, все это - деньги и кровь… Почему?
– Потому что зло алчно и активно. У него всегда ясная цель. А добро первым не стреляет…
Лариса иронически усмехнулась:
– Ну да, оно ждет, когда перебьют половину лучших его бойцов, а уж потом…
– Потом отстреливается. До последнего патрона.
Мы пересекли площадь, замусоренную банками из-под пива, порожними бутылками, раздавленными пачками сигарет, обертками жвачек, пошли вдоль рядов. Киоски подгоняли нас дурной, бесформенной музыкой, усиленными динамиками голосами торговцев всякими «беспроигрышно-безвыигрышными» лотереями,
– Помнишь, - тихо спросила Лариса, когда мы свернули за угол, - мы здесь бублики с маком воровали?
– Ты меня с кем-то путаешь, - отказался я. - Я даже в детстве не крал.
– За это я тебя тогда и полюбила. Потому» что ты был честным.
– Немножко, - уточнил я. - А откуда ты знаешь?
– Не придуривайся, Леша.
Мм углубились в узкую темную улицу, которая круто, стремительно издала вниз, к реке.
– Запомни, - тихо и раздельно сказал я Ларисе, - Мы попали в миленькую компанию. И о чем бы мы с тобой ни говорили, мы теперь будем говорить так, будто рядом с нами всегда есть еще третья пара ушей, настороженных и внимательных до предела. И так везде - в стенах, на улице, в машине, по телефону, во сне, в постели…
– Разбежался, - засмеялась Лариса. - В постели…
Чем дальше мы уходили от центра, тем становилось лучше, чище, тише и спокойнее. Оставались позади пьяные песни, кассетная музыка, буханье бас-гитары на дискотеке, визги девиц у входа в ресторан.