— А где мы находимся? — наивно поинтересовался я. И тут же добавил с надеждой:
— Здесь очень странный лес. И птицы… Это Бразилия?
Сухой смех Гаутамы был долгим и заразительным, так что я в конце концов не выдержал и засмеялся вместе с ним.
— Это не Бразилия, Марк! — с трудом ответил Гаутама сквозь смех. — Это даже не Земля. В том смысле этого слова, что в какую бы сторону ты не пошел, тебе Бразилию никогда не найти. Да и Америку тоже. Весь этот мир умещается на кончике швейной иглы, и кто его знает, где он сейчас находится в земном мире. Может быть и в Бразилии…
— Это другая планета?! — крикнул я с ужасом, не до конца осознав услышанное.
— Нет, только не в том смысле, в каком ты меня об этом спрашиваешь. Это не другая пленета применительно к пространству. Это другое пространство, — сказал Гаутама загадочно, но уже намного серьезней.
Из услышанного я понял далеко не все. В моем сознании такое не могло уложиться сразу. Жизнь мне преподнесла очередной сюрприз, который наповерку оказался самым неожиданным. За последние несколько дней я получил столько впечатлений, сколько не получал за всю свою предыдущую жизнь. У меня возникло множество вопросов, на которые я хотел получить ответ.
— Но где мы тогда находимся, если это не планета? — спросил я. — На огромном космическом корабле? Где, черт подери?!
— Может быть на планете, может быть на корабле. Но этого никто не знает. Еще никто из местных жителей не доказал что это планета. Еще никто не смог добраться до стенки космического корабля и доказать что это корабль.
— А как вы объясняете смену дня и ночи? — мне казалось, что я припер старика к стене, но я был здесь новичком, и наши силы отнюдь не были равны.
— Здесь нет дня и ночи как светлого и темного времени суток. Здесь всегда светло как сейчас, — ответил Гаутама, чем поставил меня в тупик окончательно. Ситуация становится все более стремной, — подумал я.
Все происходящее вокруг казалось мне диким и нелепым до такой степени, что я почти перестал активно реагировать на поступающие сведения. Моя психика не выдерживала перегрузки. Я уже видел себя как бы со стороны и думал о себе почему-то в третьем лице.
Мы молчали довольно долго, пока я обалдело таращил глаза, не понимая что творится вокруг, а Гаутама тщательно пережевывал мякоть печеного плода. Он чувствовал, как я страдаю, и очень мудро не усугублял мое состояние ненужными словами. Когда Гаутама расправился с плодом, он продолжил:
— Если ты посмотришь на солнце, ты увидишь, что оно несколько смещено относительно зенита. В этих краях всегда день, но если идти по солнцу — можно оказаться в стране, в которой никогда не бывает дня. Так вот, там царит вечная ночь. Естественно, существует обширная территория, на которой всегда промежуточное состояние — сумерки, плавный переход ото дня к ночи. Я бывал в тех краях, но с тех пор прошло много лет.
— Что значит лет? — спросил я почти бузучастно. — Как же вы отмеряете время?
— Я полагаюсь на свои биоритмы, — засмеялся Гаутама. — Прежде чем оказаться здесь, я очень долгое время жил в земных условиях, в Шанхае. Там я привык ночью спать, а днем бодрствовать. Так что если я чувствую что устал, значит для меня наступает ночь. Как просыпаюсь — утро. Я думаю, что период между сном и бодрствованием у меня примерно равен земным суткам. А еще я делаю засечки на рукояти своего меча Ди. Так я его зову.
Гаутама опустил свою руку под циновку, на которой он все это время сидел, и извлек из-под нее длинный прямой меч — очень похожий на мой Ордогот.
— У меня был почти такой же меч, — удивился я.
— Он у тебя и сейчас есть, — возразил Гаутама.
— Мой меч остался в Америке.
— Ну что ж, — сказал Гаутама задумчиво глядя на меня. — Начнем первый урок. Вытяни обе руки вперед, ладонями вверх.
Я находился в состоянии полной депрессии, словно сонная муха. Мне сейчас было почти все равно, что происходит вокруг, и я послушно сделал то, что от меня требовалось.
— Тебе будет легче, если ты первое время будешь закрывать глаза, — продолжал тем временем он. — Ты видишь свои магические руки?
И действительно, несмотря на то, что мои глаза были плотно закрыты, очертания моих рук все же смутно просматривались, примерно так, как они видны в не очень прозрачной воде или в дыму. Контуры рук были зыбкими, с ярко-ядовитым зеленоватым оттенком.