Следующим шагом в этом деле был арест Брейси. Его причины озвучены не были, но Морсби имел сведения, что он был произведен по приказу местных властей немедленно по получении сведений, что на момент смерти его жены Брейси располагал мышьяком. Сам он объяснил, что приобрел его несколькими месяцами ранее, в разрешенном количестве и по легальным торговым каналам, чтобы использовать в некоторых экспериментах по сохранению дерева. Эту версию поддерживали явные свидетельства, что Брейси занимался подобными экспериментами и что он уже достиг великолепных результатов с помощью некоторых растворов мышьяка. Тем не менее столь же несомненным было, что мышьяк в его распоряжении имелся.
Что до возможности, он в течение часа находился один с женой и лекарством. Лишь с мотивом полиция терялась в догадках. Будь французами, они бы пожали плечами и сказали: «Cherchez la femme». Не будучи французами, они просто пожали плечами, но пожатие это имело циничный подтекст — брак всегда мотив для убийства.
— Понимаю, — кивнул Роджер, когда старший инспектор закончил. — Похоже, они идут впереди логики. Конечно, мы можем исключить случайную ошибку со стороны доктора; а поскольку возможность существует, и никто другой в спальню не входил, это ведет к Брейси и сиделке. Почему сиделка? В любом случае, мы должны увидеть то, что можем увидеть. Но одна вещь остается вполне ясной — тайна скрывается внутри дома.
— Закрытое преступление, — более профессиональным тоном поправил Морсби.
— Думаю, я погляжу, что там такое, — сказал Роджер.
С юристами Брейси трудностей не возникло. Их приветствия были почти жадными, и они были готовы предоставить в распоряжение нового союзника любой возможный ресурс. Впрочем, при обсуждении дела они не смогли предложить никаких полезных мыслей или хотя бы предоставить новые хоть сколько-нибудь значительные факты, хотя соглашались, что дело сужалось до имеющих доступ в комнату между вскрытием бутылки и первыми серьезными симптомами у миссис Брейси в семь вечера.
— Но, конечно, мы не должны исключать возможность некоего случая со стороны доктора, — глубокомысленно произнес Роджер, — пусть даже не такого, какой предположили на дознании. Как я понял, миссис Брейси было в тот день и раньше плохо.
Так и было, но ровно настолько, насколько и в предыдущие дни. Невозможно было сказать, что эти два слабых приступа были вызваны действием мышьяка, нельзя было точно установить наличие мышьяка до семи вечера. Не было и возможности предыдущего воздействия, вскрытие ясно показало, что отравление было резким, а не хроническим. Из-за заболевания невозможно было с полной точностью установить размер дозы, хотя аналитик предполагал, что ввели около пяти гранов. При проверке лекарства в нем обнаружилось девять гранов на жидкую унцию{2}. Доза в столовую ложку составляла половину жидкой унции, и это подтверждало теорию о единовременной смертельной дозе.
— Да уж, отменно, — кивнул Роджер. — Ну а что с обитателями дома? Например, сиделка. Сиделки, как известно, убивают пациентов просто ради удовольствия. Та же Мари Жаннере{3}.
— Несомненно, несомненно, — согласился собеседник. — Но тут нет и малейших признаков. Естественно, мы тщательно изучили ее прошлое. У нее репутация очень уважаемой женщины с хорошими отзывами, с ней не связано никаких странных случаев.
— Жаль, — буркнул Роджер. — Было бы так просто. А слуги?
Слуг тоже подвергли самому тщательному изучению. Все они служили в доме не менее пяти лет, у всех был превосходный характер, все, начиная от дворецкого, были чрезвычайно расстроены кончиной горячо любимой хозяйки, и едва ли меньше опечалены обвинением против столь же популярного хозяина; все они были готовы любой ценой отстаивать невиновность Брейси.
Было ясно, что у адвоката аналогичное мнение, чему Роджер усматривал ясные признаки.
— Что ж, — сказал он, наконец, — я могу только осмотреться кругом. Думаю, для начала повидаю Брейси. Это можно организовать?
Конечно, это было возможно и было организовано немедленно. Через полчаса Роджер сидел напротив инженера за столом в городской тюрьме.
Брейси был крупным человеком с одним из тех простецких красных лиц, что восхищают издателей и будущих жен. Сейчас в его голубых глазах блестело патетическое недоумение, словно у собаки, которую наказывают за то, чего она не делала.