– Три!
– Отпускаю!
Делаю шаг назад, разжимая руки, и Серый резко оседает на корточки, хватаясь за горло. Он жадно–жадно вдыхает, а третий раздраженно отбрасывает ко мне Леру. Я успеваю поймать ее, не позволив удариться об пол, и прижимаю к себе. Быстро пячусь назад, зверем глядя на охранников.
– Ты пожалеешь об этом, Парень! – хрипло шепчет Серый, когда Жора помогает ему встать. – Ты сдохнешь в этой камере! – обещает он, разворачиваясь, чтобы уйти.
Третий открывает двери, и они с Жорой выходят, Серый же медлит и, обернувшись ко мне, прищуривается и добавляет:
– Мой личный подарок: перед смертью я позволю тебе, Парень, насладиться видом того, как я и ребята будем трахать твою птичку во все щели!
Они уходят, а я, наконец, оседаю на пол, крепко прижимая к груди Леру. Она вся перепачкана в крови. Своей и моей. Ее волосы спутаны, лицо мокрое от еще не высохших слез, а я сам в буквальном смысле горю от боли – кожа изодрана и изранена.
Но мы живы. Еще живы. Серый не бросает слов на ветер. Вероятно, я могу умереть еще до наступления следующей ночи. И может быть, было бы лучше, если бы Лера не дожила до возвращения нашей охраны.
Глава 4
Я еще долго слышу шаги охранников, хотя их давно уже нет. Серый ушел зализывать раны, но не сомневаюсь, что он вернется, чтобы восстановить свою власть надо мной. И, что еще хуже, – над Лерой.
Не прекращаю проклинать себя за то, что полез в драку. И в это же время хвалю себя.
Я прав.
Я виноват.
Я не знаю.
Мне кажется, что я схожу с ума. От боли, от страхов. От разъедающей внутренности беспомощности и от отчаянья. Они стали моими друзьями, они пытаются стать мной.
Охранники вернутся, чтобы отомстить, поглумиться, поиграть. Растоптать и уничтожить. Какой я был дурак, когда считал, что физическая боль – самое страшное, что они могут со мной сделать.
Лера ворочается у меня на руках и стонет, приоткрывая глаза.
– Все хорошо, – тороплюсь соврать я, но она обессиленно опускает веки и качает головой.
– Отпусти меня.
Ее ладони упираются мне в грудь, но я не пускаю – Лера слаба, мне почти не приходится прикладывать усилий, чтобы удержать ее.
– Отпусти... – ее мольба заставляет мое сердце страдать, но я поступаю, как эгоист: не позволяю себе лишиться последних мгновений, когда могу сжимать ее в объятиях.
– Антон, не трогай меня... Я теперь грязная... – ее голос, переходящий в шепот, ранит глубже, чем могло бы ранить острие ножа, пронзившего плоть.
Притягиваю Леру к себе, обнимаю так крепко, что она кряхтит от неудобной позы, но я не могу разжать руки.
– Не говори так, не говори, – прошу я, но Лера не слушает.
Ее руки наполняются силой и толкают меня.
– Пусти!
Это уже приказ. Могу ли я и дальше удерживать ее против воли?
Лера выбирается из кольца моих рук, неуверенно присаживаясь на край койки, свешивает ноги вниз. Ее лицо в кровоподтеках, на уголке губ засохшая кровь – Серый ударил ее, когда она укусила его за...
– Почему бы им просто не убить нас? – спрашивает Лера, но не дожидается моего ответа и продолжает, – им нравится унижать, причинять боль...
Отойдя прочь, она останавливается возле стекла и прижимается к нему лбом. Смотрит в центр зала на «игрушки» нашей охраны, наваленные на столах и стеллажах.
– Они насилуют всех женщин? – Лера задумчиво водит пальцем по прозрачной стене. – На теле Тани нет синяков, похожих на пальцы...
Я отвожу взгляд: во время купания я был уверен, что Лера рассматривала только Алену, но, похоже, она успела увидеть больше, чем я предполагал.
– Таню они только бьют.
– Почему? Она ведь красивая, – спрашивает Лера, поворачиваясь ко мне лицом.
Пожимаю плечами и честно говорю, что думаю:
– Она покорная, а Серый любит, когда жертва кричит...
Лера отворачивается, снова глядя прямо перед собой. Она долго молчит, и я уже решаю, что разговор окончен, когда Лера тихо произносит: