– Я пригласил гостей, – громко говорит мой враг и взмахом руки указывает в сторону узкого коридора – прохода, который ведет к свободе... или приводит сюда: в последний приют для тех.
Два мужика выходят из тени, волоча худое женское тело.
«Еще одна игрушка для похотливого урода», – думаю я, но внутренний голос неприятно урчит. Что–то не так.
Голова девушки опущена вниз, рыжие волосы грязными сальными прядями рассыпались по плечам, а по ее рукам размазана едва подсохшая кровь. Я выпрямляю спину, стараясь рассмотреть пленницу получше, – она кажется отдаленно знакомой. Но я отказываюсь ее узнавать. Не хочу в это верить.
– Куколка, открой личико, – командует Серый, обращаясь к девушке, но та никак не реагирует на его игривый приказ.
Нахмурившись, он кивает подчиненным, и один из них, с силой дернув девушку за волосы, поднимает ее голову вверх. У меня вырывается стон.
Лера!
Она выглядит полубезумной и, кажется, даже не осознает, где находится.
Я соскакиваю со своего места и бросаюсь вперед, с разбега врезаясь в толстое стекло, разделяющее нас. Бью кулаками по прозрачной поверхности, выкрикиваю ее имя, но Лера реагирует заторможено: она медленно обводит взглядом камеры и даже не останавливается на мне.
Стоит охраннику разжать руку и выпустить ее волосы из своих пальцев, она снова роняет голову.
– Пустите ее! – кричу я, но мое внезапное отчаянье вызывает у Серого только приступ смеха. Гнусного, не обещающего ничего хорошего смеха.
– Кажется, куколка плохо стоит на ногах? Мы ведь не дадим ей упасть?– ехидничает он, поднимая выше кандалы, которые все еще держит в руках.
Он вертит их, демонстрируя мне, наслаждаясь моей растерянностью и вспышкой непокорности, но я не смотрю на мучителя – только на Леру, похудевшую, избитую. Но еще живую.
Серый отдаляется от стола с инструментами для пыток и подходит к камере, которую я вижу лучше всего, – она точно напротив моей. Щелкнув выключателем, он зажигает лампу, расположенную в темнице. Это тоже часть игры: все камеры обычно погружены во мрак, кроме одной – той, в которой в данный момент кого–то пытают.
Он открывает клетку, и его помощники втаскивают в нее Леру. Ее бросают, как тряпичную куклу, прямо на пол возле дальней стены. Различаю слабый стон, вырвавшийся у нее, а охранники уже поднимают вверх ее тонкие руки, соединяя их кандалами с цепями. Ноги Леры тоже оказываются зафиксированными – она беспомощна.
Я наблюдаю за происходящим, затаив дыхание, а сердце мучительно сжимается, боясь увидеть продолжение.
К счастью, в которое я не решаюсь поверить, мучители не причиняют Лере боли, а выходят из камеры и закрывают дверь на замок. Свет в темнице Леры гаснет.
– Неинтересно играть с бабой в отключке, – словно читая мои мысли, говорит Серый. – Подождем, пока она оклемается.
Он кивает помощникам и разворачивается, чтобы уйти.
– Спокойной ночи, Парень. Выспись как следует, другого раза уже может и не быть.
Я все еще упираюсь головой в стекло, с ужасом погружаясь в отвратительную реальность: если раньше мои пытки были чисто физическими, теперь я отлично понимаю – меня будут пытать куда изощренней. Я не верю в случайности; два месяца в темнице, пропитавшейся моей кровью, заставили меня перестать верить в чудеса: Лера здесь по моей вине.
Я слишком хорошо помню ее запах, тепло сплетенных рук. Помню, как она склоняла голову мне на плечо, и мы могли подолгу сидеть просто обнявшись.
Люблю ее.
Больше жизни. А больше ли?
Мое тело – сгусток боли, пульсирующая рана. Я десятки дней не видел настоящего солнца, но она было где-то внутри – Лера, в редкие минуты затишья мои мысли возвращались к ней. Улыбки, несмелые прикосновения…
Как мало та Лера, которую я помню, похожа на девушку, лежащую в соседней камере.
Мы теперь оба в пучине безысходности.
Люблю ее больше жизни! Люблю, сколько себя помню…
Нет! Крики не принесут больше надежды. Кричать будет Лера. И я вместе с ней.
Я буду умирать вместе с ней…
– Эй, парень, - меня окликает Алена. - Последуй его совету, попробуй уснуть.
Девушка вжимается в угол своей камеры, который я могу видеть с этого ракурса, и сочувственно смотрит на меня. Видимо, что–то еще осталось от моего чувства сострадания к людям, потому что вид ее лысого черепа в купе с огромным кровоподтеком почти на все, некогда миловидное, лицо, заставляет меня отвести взгляд.