Разговоры запрещены, но Алена рискует ради меня.
– Не мое дело, – произносит девушка, – но ты хотя бы с ней переспал? – Она кивает в сторону Леры.
Качаю головой. К чему врать? Лера – моя слабость и, вероятно, самая сильная боль. Моя нежность к ней едва достигла каких-то струн в ее душе, едва только пустило корни трепетное чувство. Едва… Я оказался вырвал из привычной жизни. Заточен. А теперь и Лера! Мысли набатом долбятся в голове. «Только не она, боже, не она!»
– Что ж, считай, что не успел, – вздыхает Алена.
Я отворачиваюсь.
– Постарайся не смотреть, когда он... – она не находит слов. – Ну… просто не надо.
Я отхожу от стекла, не дослушав. Я не смогу отвернуться. Я вообще не знаю, как переживу завтрашний и последующие дни. Надежды на то, что Серый не тронет Леру, нет. В том, что он будет ее избивать, сомнений никаких, но еще и его похоть... Моя невинная Лера…
Усаживаюсь на пол. Душа разорвана на части. Вглядываюсь в темноту напротив: Лера пришла в себя? Как она оказалась здесь? Почему ее не уберегли?
Бьюсь затылком о каменную стену позади – беспомощные слезы жгут глаза.
Глава 2
Ночь проходит беспокойно. Я не сплю ни минуты, вслушиваюсь в звуки, надеясь и одновременно страшась понять, что Лера пришла в себя.
Ближе к утру она начинает стонать, что–то бессвязно бормочет, кого–то зовет. Я снова оказываюсь возле стекла и, нарушая правила, пытаюсь разговаривать с ней, как–то успокоить. Вероятно, Лера не слышит меня, потому что молчит.
– Парень, тебя давно током не шарахало? – рявкает охранник, выглядывая из прохода. – Правила еще никто не отменял – разговоры запрещены, так что заткнись и сиди тихо!
Я невольно морщусь, отступая на шаг, потому что мое тело помнит, как больно, когда через тебя пропускают ток. Ты корчишься и дергаешься, как цыпленок, живьем насаженный на вертел. А если в это время у охранников плохое настроение, то мощность тока становится такой сильной, что потом еще долго пахнет мясом. Твоим собственным паленым мясом.
Бросаю на помощника Серого затравленный взгляд и все–таки выполняю приказ: отхожу к своей койке и забираюсь на нее с ногами. Это довольно широкий лежак, у меня даже есть подушка и старое, местами дырявое одеяло – роскошь, учитывая, что на мне давно уже стоит клеймо «труп».
Много часов после этого я наблюдаю за Лерой: она пытается встать, дергает руками и ногами, вижу, что плачет, но я ничем не могу ей помочь. Не свожу с нее глаз, будто если посмотрю в сторону, то в эту же секунду ее заберут, украдут, обидят.
Нас кормят раз в сутки; совершенно безвкусная, но хоть какая–то еда. Сегодня это пресное подобие каши – вязкая масса серого цвета, – но я с жадностью поглощаю ее, потому что завтра кормежки может и не быть – Серый уже несколько раз «забывал» покормить своих зверюшек.
Лера, едва попробовав кашу, морщит нос и отшвыривает тарелку в сторону. Та с грохотом катится по каменному полу и замирает возле стеклянной стены. Лера следит за тарелкой и только теперь задерживается взглядом на стекле. Наши взгляды встречаются. На ее лице отражается удивление, смятение и... радость?
– Антон!.. – она выкрикивает мое имя и с силой подается вперед, но цепи не пускают.
Охранник в мгновение оказывается возле ее камеры и, угрожая палкой со сверкающим электрическим зарядом на конце, велит заткнуться. Лера подчиняется, затихая, но все равно не сводит с меня глаз. Я отвечаю тем же: пытаюсь передать ей хоть каплю своего тепла, пусть не боится, пусть верит, что отсюда можно выбраться. Надежда сильнее страха. Лера должна верить, что есть путь на свободу.
К сожалению, мой внешний вид вряд ли ее утешит: волосы отросли и давно не мылись, торс обнажен и почти весь грязно–фиолетового цвета. Мой мучитель любит освежать краски побоев, а я – его полотно. На левом предплечье несколько незаживающих язв – еще в первые дни моего пребывания в камере Серый оставил на мне отметины раскаленным железом и периодически раздирает раны, не давая коже восстановиться. И все равно пересохшими губами я шепчу Лере ласковые слова, моля бога, чтобы она их поняла.
Я с ужасом осознаю, что близится вечер: Серый всегда приходит примерно в одно и то же время. И сегодня он верен себе: гогоча над собственными шутками, Серый и двое охранников – его любимчики – выходят в центр зала. Они долго и громко спорят, какие из инструментов выбрать на этот раз. Нас в темницах пятеро, и мы все реагируем на приближение боли по–разному. Таня громко всхлипывает в своей камере – ей всегда достается первой. За ней безымянный и уже беззубый парень – зубы ему вырвали две недели назад. Он всегда причитает и жалобно молит о пощаде, которую все равно не получает. Алена материт своих насильников, предрекая им скорую и мучительную смерть, а Лера испуганно молчит. В ее лице снова появляются какие–то безумные черты: глаза бегают из стороны в сторону, ни на чем не задерживаясь, а губы шепчут что–то короткое. Мне мерещится, что это мое имя.