***
Теплая вода беспокоит кожу, свежие ссадины и царапины набухают и ноют, но я тщательно моюсь и, только когда раскрасневшаяся кожа начинает пощипывать, покидаю душ.
Проходя мимо спальни Леры, я замираю, потому что не знаю, где мне будет позволено лечь сегодня.
Я хочу к ней.
Только Лера вряд ли потерпит подобное – я обманул ее, коснувшись, и теперь ей не захочется видеть меня рядом.
Дверь заперта, хотя я знаю, что Лера внутри. Долго мнусь на пороге, не решаясь постучать, и, сдавшись, иду к лестнице. Успеваю положить руку на перила, когда различаю позади себя негромкий звук открывающейся двери.
Оборачиваюсь. Лера стоит на пороге, глядя мне в глаза. Секунды протекают между нами, словно бьют током и… Лера отходит в сторону, исчезая в спальне, но оставляя дверь открытой. Цепляюсь за вроде бы намек и быстро захожу в ее комнату.
Она стоит у окна и напряженно наблюдает, как я укладываюсь на свою половину кровати. Забираюсь под одеяло, положив руки поверх, и прикрываю глаза, делая вид, что уже уснул.
Слышу, как Лера приближается и обходит кровать, замирая возле своей половины, а потом чувствую, что в руку мне упирается что–то мягкое. Не сдерживаю любопытство, обнаруживая рядом баррикаду из одеял. Лера построила между нами границу, чтобы я точно знал, где кончается мое желание и начинается ее свобода.
На всякий случай говорю вслух, что все понял, и только тогда Лера укладывается спать, снова прижимаясь к самому краю – как в нашу первую ночь в этом доме.
Я сплю долго и с удовольствием – от усталости или переживаний прошлого дня я даже не вижу сновидений, но, проснувшись, понимаю, что вторая половина кровати заправлена, а Леры нет. Наспех одеваюсь, спускаясь вниз.
На кухонном столе несколько тостов, обжаренных с яйцом, стакан остывающего чая, накрытого блюдцем, и короткая записка. «Ушла в лес, к ночи вернусь».
Я опускаюсь на ближайший стул, не зная смеяться мне или плакать. Лера нашла себе успокоение где–то в лесной чаще – подальше от меня и моей назойливой любви. Мне туда нельзя, я бесполезен, как младенец, там, где дело касается дикой природы. И все–таки она не забыла, что я переживаю, – оставила послание.
Еще пару раз перечитываю записку и, сложив пополам, прячу ее в кармане штанов. Если Лера вернется только к вечеру, мне надо придумать, чем занять себя все это время.
***
Постепенно мы привыкаем так жить: несколько раз в неделю Лера исчезает в лесу, а я торчу дома, каждые пятнадцать минут выглядывая в окно и мечтая увидеть, что она возвращается. Лера всегда оставляет записки, и все до единой они хранятся в моем тайнике – среднем ящике кухонного стола под клеенкой. Клочки бумажек, с помощью которых я убеждаю себя, что не безразличен ей.
Ночью мы строим баррикады, возводя между нами стену, и, бывает, я борюсь сам с собой, когда Лера мечется в кошмаре, но я не имею права нарушить границу и прикоснуться к ее вспотевшей коже.
Мне кажется, она стала спокойнее: эти отлучки в лес умиротворяют ее, и, возвращаясь вечерами, Лера не может скрыть блеска в глазах. Я рад, если она приходит в себя. И немного обижен, что моя помощь ей для этого не нужна.
Я пытаюсь рисовать. Получается совсем не так, как раньше: карандаш словно не слушается, и нет–нет, да вместо пейзажей и портретов родных выходят монстры или искаженные криком лица. Однако я не оставляю попыток, стараясь, и, когда Лера дома, то она сидит со мной в гостиной, любуясь закатом, который видно из окна. А я любуюсь ей.
Черты лица Леры стали ровнее, глаза почти не кажутся затравленными и дикими, а неизменный бинт на шее, который она, похоже, не намерена снимать до конца жизни, теперь прикрыт платком телесного цвета. Лера подолгу смотрит в одну точку, и я забываюсь, рассматривая ее.
Иногда случается иначе: трижды я ловил Леру за тем, что она подглядывает за мной. Не просто смотрит, будто переживает, что я могу уйти, оставив ее, а именно разглядывает в те моменты, когда я особенно увлечен. Мешу тесто или рисую ее портрет по памяти, закусив губу и отдавшись воспоминаниям. Вот тогда и бывает, что я резко поднимаю глаза, перехватывая в ее взгляде нежность, иногда даже ласку. И мне безумно хочется поверить, что это не игры моего воображения, а секунды, когда я вижу ту Леру, которая будто в другой жизни обнимала меня и шептала, что я ей нужен.