Запоздало понимаю, что нисколько не плыву, а барахтаюсь на месте, неуклюже дергая руками и ногами. Погружаюсь с головой, но всплываю, жадно хватая раскрытым ртом воздух. Снова погружаюсь, но уже ниже, выпуская такие необходимые пузырьки воздуха. В сознании бьется мысль, что надо плыть, надо помочь Лере, но холод разрывает тело на части, а вместо кислорода получаю порцию воды, хлынувшей в горло. Страх и примитивное желание жить заставляют меня бороться, но я, как всегда, беззащитен перед силами дикой природы, которую никогда не умел приручить.
Неожиданно чьи–то руки подхватывают меня под грудью, крепко сжимая, и тянут наверх. Мгновение, и я ворую глоток воздуха, насыщая легкие. Лера пытается толкать меня, но, хотя моя голова теперь над поверхностью воды, я не разбираю, где берег, и стараюсь хоть не мешать противодействием.
Спустя бесконечно долгие секунды под ногами появляется твердая почва: падаю на четвереньки, карабкаясь вперед. Наконец, вода остается позади, отпуская меня из своих объятий, и я валюсь лицом на мокрую траву, немея от боли во всем теле.
Пытаюсь восстановить дыхание. Кое–как оборачиваюсь, запоздало соображая, что руки Леры больше не касаются меня. Как она вообще решилась на прикосновения?
Ищу ее глазами. Она сидит на том же бревне, что и днем, в одной ночнушке, намокшей и облепившей красивое тело. Распущенные волосы сосульками свисают вниз. Лера дрожит, не сводя с меня взгляда.
Мне бы стоит быть благодарным ей за спасение, только вот мной овладевает ярость, такая сильная и бесконтрольная, что я готов крушить все вокруг. Вместе со злостью приходит смелость обреченного: я, наконец, готов разрушить собственную клетку! Я не буду так жить! И Лера не будет: хватит с нас двоих боли, пора смириться с тем, что насильно мил не будешь!
Я привстаю и подползаю ближе к ней, заглядываю в широко распахнутые испуганные глаза. Поднимаюсь на ноги, хватаю Леру за плечи, заставляя встать, и, развернув ее, толкаю в спину. Она, чуть не падая, делает шаг вперед.
– Хватит, Лера! – вопль вырывается из моего горла, обращая боль в слова. – Не смей, ты не имеешь право умирать из–за меня!
Снова толкаю ее в сторону дома: пусть собирает вещи и уходит, исчезает из моей жизни! Я так больше не могу, не могу, не могу!
– Мне не нужны твои жертвы, сколько можно? Уходи! Иди к нему! Уходи!
Лера пытается обернуться, избежать моих толчков, но я настойчив.
– Проваливай! – сердце рвется, но зло не удерживается внутри, мучительным криком нарушая тишину ночи. – Уходи к Вадиму!
Руки Леры касаются моих запястий, она тянет меня к себе, но я неистово сопротивляюсь: не хочу лжи, не нужна мне ее жалость! Отталкиваю, снова толкаю. Лера падает, путаясь в траве. Поднимаю ее, обняв за плечи, но вновь отправляю вперед себя. Щеки Леры мокрые, а из ее горла вырываются рыдания, смысла которых я не понимаю.
«Давай, птица! Клетка открыта, лети!».
Она снова выворачивается и неожиданно льнет ко мне, вызывая оцепенение во всем теле. Я не успеваю оттолкнуть ее, когда кольцо женских рук смыкается вокруг моей талии, а губы Леры впиваются в мои.
Я замерз в той воде и умер? Мне мерещится то, чего нет? Только вот ее губы на моих губах слишком теплые, слишком живые, а ее ладошки на моей пояснице такие настоящие, что невозможно не поверить…
Рывком притягиваю Леру к себе, отчаявшись определить, где правда, а где ложь. Родные, знакомые, любимые губы! Лера не отталкивает, не прогоняет. Ее тело в моих объятиях, и нереальность происходящего сводит с ума.
Мы оба дрожим так сильно, что зубы выбивают рваный ритм. Ночной воздух сотней иголок колет намокшее тело, беспощадно обжигая липкой одеждой. Я отстраняюсь от Леры, заглядывая ей в глаза. Почему она позволяет мне дотрагиваться до себя? Это игра? Это сон? Ей тоже холодно и безнадежно страшно: зрачки ее глаз настолько широкие, что я едва различаю серую радужку. Паника, ужас, страх – это все в ней, в ее дрожащем теле, но Лера терпит мои руки на своей талии, а ее губы приоткрыты, помня о поцелуе.
– Ты замерзла…
Глупые слова, но в голове такая каша, что я не могу уцепиться ни за одну мысль. Лера кивает, отодвигаясь. Раньше, чем успеваю подумать, хватаю ее за руку, крепко стискивая ладошку. Она дергается, но я не отпускаю. Лихорадочный стук сердца не дает здраво мыслить, – тороплюсь к дому, увлекая Леру за собой.