Просыпаюсь от ощущения чужих пальцев на оголенной коже – лениво поднимаю веки, подглядывая, как рука Лера глядит мой живот, открывшийся из–под задравшейся рубахи.
Млею от удовольствия, позволяя ей расстегнуть все до единой пуговицы, и выдаю себя, когда урчу, стоит ее теплым губам коснуться моей груди. Лера не дергается и не сбегает, внимательно смотрит на меня, и, мне даже чудится, будто она боится, что я ее прогоню.
– Мне приятно, когда ты делаешь так.
Ее неуверенная улыбка кажется мне самой важной из всех. Ее губы касаются моей ключицы, шеи, добираются до приоткрытых губ. Плавлюсь от ее боязливой нежности, сдерживаю вспыхнувшую страсть, отвечая на поцелуй.
Очень медленно провожу рукой по ее шее, спине вдоль позвоночника, перехватываю инициативу и нависаю над Лерой сверху. Подмечаю беспокойство, мелькнувшее в родных глазах.
– Все хорошо, Лера… – Целую ее подбородок, правую щеку. – Все хорошо…
Она ерзает подо мной, опуская руки по бокам. Оставляю влажные следы на ее плече, стягивая рукав платья ниже.
– Я хочу целовать каждый сантиметр твоего тела, хочу гладить тебя, хочу, чтобы тебе было приятно...
Она сдержанно кивает, хотя напряжение ее тела говорит лучше возможных слов: страх и зародыш желания борются между собой. Скольжу руками по ее плечам, спускаюсь к груди, пробираясь между ложбинками, и поглаживаю живот.
Лера прикрыла глаза, сжав в кулаках подол. Рисую пальцами круги на ее теле, шепчу нежные слова. Она дышит тревожно, но не пытается меня остановить. Она такая же тонкая, как тростинка, какой я помню ее с нашего первого раза… С той горько–сладкой ночи… Худенькая и гибкая, только живот стал чуть круглее: улыбаюсь, вспоминая количество выпечки, уплетенной Леры в последние недели.
Пробираюсь рукой к ее бедрам, поглаживаю их пальцами, осторожно приподнимая ткань платья. Неожиданно рука Леры ложится поверх моей и крепко сжимает, заставляя замереть. Она качает головой: сомнение в глазах сменилось настойчивым страхом, граничащим с паникой.
Укладываюсь рядом, целуя в щеку.
– Я никогда не буду тебя принуждать, Лера, – шепчу ей на ухо, проводя пальцем вдоль ее руки вверх к плечу. – Ты мне веришь?
Она сглатывает, старается унять разбежавшееся сердцебиение. Неуверенно кивает, но я принимаю и это. Не тороплю.
В моем собственном теле пожар, но пусть это пламя горит и дальше: зарываюсь лицом в ее распущенные волосы, и Лера несмело сплетает наши пальцы. Мы вместе и теперь женаты. Время лечит любые раны, затянется и ее…
***
Лера резко отстраняется, выбираясь из моих объятий, и, прижав руку ко рту, бросается прочь из гостиной.
Беспокойно потираю глаза, осматриваясь. В окно льется ласковый свет нового дня, огонь в камине догорел, но дом еще не растерял свое уютное тепло.
Странный, почти булькающий звук, доносящийся с кухни, вызывает у меня тревогу. Следую за Лерой, обнаруживая ее, склонившейся над раковиной. Ее рвет. Я не чувствую смущения, скорее беспокойство: мы ели одно и то же, но мой желудок не капризничает.
Жду, пока ей станет лучше, подаю полотенце, обмываю раковину.
Лера сидит на стуле, обреченно смотря на махровую ткань в руках. Присаживаюсь рядом.
– Ты отравилась?
Она неопределенно пожимает плечами.
– Может, тебе стоит прилечь? Тошнота пройдет, если…
Запинаюсь. Мысли приходят в движение, когда я вспоминаю, что Лера в последнее время часто, бывало, выскальзывала из комнаты, торопясь в ванную. Я всегда считал, что она моется, списывал все на ее зацикленность на чистоте…
– Лера, тебя не первый раз рвет?
Она вскидывает на меня раздраженный взгляд, но все–таки кивает.
Слышу, как громче начинает биться мое сердце, предчувствуя беду. Картинка складывается, как паззл, и я сам не понимаю, почему не замечал этого раньше. Усилившийся аппетит, несвойственная Лера плаксивость, резкие перепады настроения и повторяющаяся тошнота. Округлившийся живот.
Прикусываю губы, не решаясь задать главный вопрос. Наша жизнь изменится до неузнаваемости, если ответ окажется утвердительным.
– Лера, мне неловко, но я должен спросить…
Она кивает, разрешая, но отходит к окну, открывая форточку: вдыхает свежий воздух, подавляя новый приступ.