– Я с тобой, Лера, я всегда с тобой, но это решение можешь принять только ты. Ребенку нужна любовь и забота. Я пробовал – иначе никак. Мне не перепало материнской любви, без нее… тяжело.
Высвобождаюсь из ее рук, опускаясь рядом на корточки – наши лица почти на одном уровне.
– Если ты оставишь малыша, то не потому, что этого хочу я, и не потому, что это может или не может быть наш общий ребенок, а потому, что ты готова любить его всем сердцем.
«А если я буду плохой матерью?».
Мне кажется, ее настроение меняется, она словно учится говорить о своих страхах, скованно и неловко, но пытается быть честной.
– Ты будешь замечательной матерью. Если сама этого захочешь…
Лера шмыгает носом, и я тянусь к ней, касаясь губами лба.
– Подумай, хорошо?
Она кивает, позволяя мне и дальше держать ее в своих объятиях. Пропускаю между пальцев прядки, одну за другой: чувство, будто я стою на пересечении двух дорог – одна ведет к счастью, а вторая к вечному забвению.
Глава 20
Ольга Ивановна приезжает ближе к вечеру, Лера и я встречаем ее вместе – моя Лера стоит за моей спиной, словно прячется за стенкой от возможной угрозы. На некоторое время мне начинает казаться, что обязательно возникнут проблемы, но Лера справляется со своей замкнутостью и, наконец, ведет себя в обществе врача довольно свободно и не противится, когда та отправляет ее в туалет с тестом в руке.
Оставшись наедине, я предлагаю доктору чай и утренний пирог с яблоком. Располагаемся в гостиной. Лера приходит грустная, и уже по ее бегающим глазам я догадываюсь о результатах, но все–таки спрашиваю вслух:
– Ну как?
Не глядя на меня, Лера протягивает тест врачу, а сама опускается на диван в нескольких сантиментах от моей ноги.
Ольга Ивановна не тянет интригу:
– Поздравляю вас! Самое время готовить пеленки.
Она улыбается, но заметив, что ни я, ни Лера не сияем от восторга, женщина тоже становится серьезной.
– Не поделитесь, что вас беспокоит, и почему вы сами не могли купить тест в местной аптеке?
Я смотрю на Леру, спрашивая разрешения, но она остается безучастной.
– После того, что случилось в плену, мы не уверены в том, кто отец ребенка, – чувство такое, что мои щеки покрываются румянцем: если бы дело касалось только меня – это одно, но говорить о таких личных вещах, связанных с Лерой, сложно.
Врач понимающе кивает.
– Мне жаль, что тогда все так произошло.
Она заворачивает тест в бумажку и небрежно теребит его в руках.
– Отцовство можно установить, взяв образец крови у ребенка.
– Родившегося?
– Конечно. Собирают кровь у потенциального отца и ребенка, проводят анализ, и можно довольно точно определить родственные связи между ними.
– А до рождения никак?
Мы с Лера обмениваемся беспокойными взглядами. Врач хмурится.
– Я слышала, что новые методы позволяют и такое, но, насколько я знаю, это еще на стадии исследования…
– Ясно, – я вздыхаю и пожимаю плечами.
Ольга Ивановна смотрит то на меня, то на Леру и добавляет:
– Я понимаю, что это для вас трудная тема, но не могу не спросить: вы уверены, что есть повод для сомнений?
Мы с женой одновременно поднимаем на нее глаза. Врач подбирает слова, стараясь не ранить чувства Леры:
– Я уже сказала, что после того, как вас освободили, то сразу же отправили в больницу. Само собой, сперва занялись серьезными ранами, но я была первой, кто проводил осмотр Леры, – они обмениваются взглядами, – но я не обнаружила следов спермы в ее организме, иначе пришлось бы записать это в медицинскую карту.
– Но… – я растерян.
Лера сидит красная, как кровавый закат, и, смутившись, прожигает взглядом дыру в деревянном полу.
– Мне нужен от вас простой ответ: кто–то из тех, кто… обижал Леру, завершил процесс соития?
Даже меня подташнивает от этого вопроса, а Лера, словно ошпаренная, подрывается с места, бросаясь на утек.
– Лера! – врач повышает голос, заставляя мою жену замереть возле двери. – Я понимаю, что тема сложная. Честно, понимаю… – ее голос становится мягче, – но как долго ты собираешься бегать от проблемы? Я полагаю, не одному Антону интересно, кто отец ребенка?