– Заходи, гостем будешь, – предлагает враг, намекая на то, что я все еще стою в дверном проеме.
Делаю неуверенный шаг вперед, задевая левой ногой валяющуюся на полу подушку, и осторожно прикрываю за собой дверью, стараясь не хлопнуть – дети временами спят довольно чутко. Дергаю щеколду: инстинкт опережает даже мысли: чтобы не произошло, ни Слава, ни Риса не должны войти в комнату – я, как могу, пытаюсь обезопасить их.
Жора, увлеченный тем, чтобы посильнее стиснуть предплечье Лера, не замечает моего движения. Я даже на мгновение начинаю думать, что сумею воспользоваться ситуацией и напасть, так что прижимаю кочергу вплотную к ноге и делаю несколько шагов, но бывший охранник, очевидно, не так рассеян, как мне показалось. Усмехнувшись, он поднимает глаза прямо на меня и требует, чтобы я убрал оружие.
– Брось железяку там, проходи и ложись.
Жора кивает на кровать, и мое лицо искажается от намека, а сердце начинает биться еще чаще, испуганно вздрагивая. Снова наблюдать? Опять причинять Лере боль? Этого просто не может быть – слишком уродливо, чтобы быть правдой.
Лера зажмурилась, ее щеки блестят, мокрые от слез, а плечи подрагивают от рыданий, которые становятся все сильнее. Ее грудь вздымается от прерывистого дыхания, а кожа бледная, как мел.
Я не двигаюсь – не выполняю приказ, и это раздражает врага: он встряхивает мою жену, словно куклу, и приставляет кончик ножа к ее подбородку. Лера взвизгивает, почувствовав боль, и затихает, а я решаю, что пока у меня нет хоть какого–то плана по спасению наших жизней, придется подчиниться. Кладу кочергу на пол, а сам продвигаюсь вглубь комнаты, усаживаясь на край кровати.
Насильник довольно кивает, сосредотачиваясь целиком на своей любимой жертве.
– А ты, детка, симпатичная, если тебя умыть, – Жора наклоняется к самому ее уху, будто собирается поцеловать. – Не то, что тогда в камере – чумазая замарашка. Такую тебя будет куда приятней отыметь.
Скабрезная улыбка кривит его рот.
– Я много лет вспоминал наше с тобой незаконченное дельце, и все думал, как лучше поступить, когда мы встретимся: прирезать Паренька до или после того, как я снова воспользуюсь твоим телом?..
Лера хлюпает носом, начиная нашептывать одной ей понятные заклинания, но Жора это только раззадоривает.
– Пусть посмотрит, да? – Он переводит взгляд на меня. – Пусть полюбуется, какая ты похотливая сучка на самом деле…
Блеск его глаз кажется мне совершенно ненормальным: расширенные зрачки, почти полное отсутствие радужки… Неожиданно я понимаю, что именно изменилось в Жоре. Изменения не внешние, они внутри: его душа теперь пропитана не только жестокостью, у нее появился привкус сумасшествия. Особо опасная смесь, обещающая погибель всему, чего коснется рука бывшего охранника.
Он все говорит, говорит, говорит, а его лапы касаются Лера, и каждый раз ее передергивает от отвращения, но все попытки отстраниться не приносят результата – насильник только крепче прижимает ее к себе.
Я ненавижу себя за то, что ничем не могу помочь жене, от этого бессилия душа разрывается на части, и хочется плакать, хочется выть в голос. Повторяю про себя любимую считалочку дочери, но успокоиться не получается: я не могу просто сидеть и наблюдать, как он снова…
Лера не сумеет справиться с этим во второй раз: раны на ее сердце затянулись, но шрамы остались – уродливые и иногда отзывающиеся болью. Только не опять, только не снова…
Лихорадочно осматриваюсь, будто вижу комнату впервые: ищу что–то способное заменить кочергу, что–то, что можно использовать, как оружие… Вариантов не много, и ни один из них не решает проблемы с ножом, которым угрожает насильник.
Жора засовывает язык Лере в ухо, и она, взвизгнув, дергается в попытке отстраниться. Это словно какая–то крайняя точка, будто терпеть дальше внезапно становится невозможно: не выдержав, я соскакиваю на ноги и успеваю сделать несколько шагов вперед, когда вижу кровь, выступившую на щеке жены. Лезвие переместилось на ее щеку и безжалостно ранит нежную кожу, разрезая плоть.
– Мне не хочется прирезать ее раньше времени, – улыбается Жора, внимательно глядя на меня, – но ты провоцируешь меня, парень.
Мгновение стою в нерешительности, но ручеек свежей алой крови, резко контрастирующей с бледной кожей Лера, заставляет меня проявить слабость: я отхожу и усаживаюсь на место. Лера снова плачет, бросая на меня взгляд, полный мольбы, и к своему ужасу я читаю в нем… просьбу о смерти. Повторение того кошмара ей не пережить. Она не сумеет, не справится…