– Наверное, они выдадут тебе рубашку, – говорю я, вспоминая, что Алене и Тане после умывания полагалось по не новой, но чистой длинной рубашке.
Лера безразлично пожимает плечами и, похоже, не знает, что делать, как себя вести. Быстро сгребаю в сторону простынь, освобождая ей место на койке.
– Только не садись снова на пол, – тороплюсь сказать я. – Можешь занимать весь лежак... Я тебя не трону.
На мгновение наши взгляды встречаются, и мне мерещится, что щеки Леры становятся пунцовыми; в клетке полумрак, так что я плохо вижу даже ее лицо, не то чтобы судить о его цвете.
Она присаживается сначала на самый край, потом как будто смелеет и садится уже нормально.
Не разговариваем. Я не нахожу слов, чтобы выразить, как мне жаль... Или не жаль?
У меня ведь не было выбора. Если бы я нашел другой способ спасти ее, я бы и пальцем к ней не прикоснулся, однако все вышло, как вышло.
– Знаешь, мне очень жаль, Лера…
Пытаюсь подобрать слова, но выходит плохо. Ей не понравится то, что я скажу.
– Я, правда, не хотел, чтобы наш первый раз был таким. То есть... твой, не обязательно со мной... Ах, черт!..
Отхожу к стеклу и застываю взглядом на центре зала: там, на столе, лежит неприметная на первый взгляд штука – небольшой, чуть раскрытый металлический цветок, щедро украшенный витиеватым рисунком. С первого взгляда понятно: работа настоящего мастера. Садиста. Стоит цветку коснуться твоей кожи, он захлопывает свои лепестки, сжимаясь и прикусывая твою плоть, небольшой кусок. Неприятно, но можно терпеть. Настоящая боль приходит потом, когда один из охранников начинает поворачивать закрытый бутон, а зажатая в нем кожа натягивается, скручивается... и, смешиваясь с твоим беспомощным воплем, рвется...
Жмурюсь, стараясь отогнать от себя воспоминания. Странно, но я бы хотел повернуть время вспять: тогда было больно только моему телу, сейчас же Серый нашел способ, как разорвать мне душу.
Резко поворачиваюсь к Лере.
– Если для того, чтобы спасти твою жизнь, надо будет сделать это снова – я сделаю, – отрывисто говорю я.
Она вскидывает голову, прожигая меня гневным взглядом, и теперь я уверен, что ее щеки пылают.
– Снова изнасилуешь меня? – обиженно спрашивает она.
Злюсь. Подхожу ближе, встряхивая ее за плечи.
– Если понадобится, да!
Лера фыркает, а я распаляюсь все больше.
– Ненавидь меня, презирай! Но я не позволю, чтобы эти скоты прикасались к твоему телу! – выпаливаю я. – Думаешь, их будут заботить твои ощущения? Или, может, надеешься, что они не изобьют тебя после или во время «этого»? Они животные, Лера! Я много дней слушаю вопли Алены! Только ты – не она… Ты сломаешься, ты… погибнешь…
Лера громко выдыхает, и ее брови сходятся на переносице. Мне кажется, что сейчас она наговорит мне гадостей, но вместо этого Лера отворачивается, дергая плечами и стараясь скинуть с себя мои руки. Отпускаю ее, и она сразу пересаживается в сторону, изредка бросая на меня непонятные взгляды.
Койка достаточно широкая, так что я позволяю себе лечь рядом с ней: моя голова возле ее ног, а руку я закладываю вместо подушки и прикрываю глаза. Сейчас только утро и, если уже привычная схема жизни в темницах не изменится из–за появления Леры, то до вечера нас никто не тронет.
Пытаюсь задремать, но сон не идет. Ворочаюсь, не находя удобного положения: спину тянет от ночного сна в скрюченном состоянии. И есть кое–что еще: не могу отделаться от мысли, что Лера наблюдает за мной. Выжидаю немного и распахиваю глаза. Серый взгляд ее глаз действительно застрял на мне: скорее всего она решила, что я сплю, иначе бы так не растерялась. Только зачем ей вообще наблюдать за мной спящим?
– Если хочешь высказать, какая я сволочь, давай, – предлагаю я, – облегчи душу.
Лера покусывает губы и молчит, скользит взглядом по моему телу: я почти чувствую невидимые прикосновения к шее, груди, животу... Добравшись до края штанов, Лера хмурится, и ее взгляд устремляется выше, замечая, наконец, язвы на моем предплечье. Я вздрагиваю, когда ее холодные пальцы касаются воспаленной кожи вокруг.