– Гноится...– тихо говорит Лера.
Не знаю, как это выглядит со стороны, но то, что я могу рассмотреть сам, это вздувшиеся желто–красные и постоянно влажные раны. Лера проводит пальцами вдоль моей руки, и я покрываюсь мурашками – ворованные секунды ласки, которые она дарит мне, так неожиданны и драгоценны, что я зажмуриваюсь, стараясь запомнить их. Легкое прикосновение самыми кончиками ее ногтей, стремящееся вниз: локоть, запястье, тыльная сторона руки. Лера накрывает своей ладонью мою руку, и я растопыриваю пальцы: она тут же пользуется этим, сплетая наши кисти. Я крепко–крепко сжимаю ее руку, боясь что она отдернет ее, но этого не происходит. Секунда, минута, две…
– Антон? — шепчет она.
Открываю глаза, показывая, что слышу.
– Я... не ненавижу тебя…
Ее слова – словно ласковые поцелуи бабочки, оставленные на моей душе, которая ищет и отчаянно цепляется за любое проявление небезразличия Лера.
Большим пальцем поглаживаю ее руку, накрывающую мою.
– Я знаю, ты пытался спасти меня... снова.
На ее ресницах дрожат маленькие капли будущих слез. Тянусь к лицу Леры свободной рукой и смахиваю маленькие росинки.
– Ты сильная, Лера, не плачь...
Она качает головой.
– Нет, Антон, я слабая, – ее голос полон уверенности, – когда они меня поймали, я несколько дней была в какой-то крошечной комнате. Одна, совсем одна, – я поняла, что я слабая. Я не знала, почему меня вырвали из привычной жизни. Сперва ты пропал, потом все это… Мне было так страшно… Я думала о тебе… Я хотела, чтобы ты меня спас…
Я не дышу, боясь, но страстно желая поверить ее словам.
– Ты был моей силой!
Тяжелый выдох, наверное, мой. Смелею, глажу ее по щеке.
– Лера...
Приподнимаюсь на локте и тянусь к ней, желая обнять, но Лера резко выставляет между нами руку.
– Не надо, – отворачивается, – я не могу...
Замираю где–то в полпути к ней, не решаюсь настаивать.
– Я не могу не думать о том, что ты...
Лера пытается отодвинуться, но я не пускаю, перехватывая ее коленки.
– Прости меня... – шепчу я, а она награждает меня виноватым и грустным взглядом.
– Я переживу это... наверно. Но пока не могу.
– Хорошо, – соглашаюсь, целуя ее руки. – Хорошо...
Несколько часов проходят в тишине. Я так и лежу возле Леры. Она не прогоняет, но и не желает приласкать. Я вспоминаю наши ночи, там, в мирной жизни, когда мы лежали вместе и думали о том, как много всего вереди. Хорошего. Светлого.
Где–то ближе к вечеру заявляется отряд из пяти охранников: Лера испуганно сжимается, но я пытаюсь ее успокоить.
– Вероятно, нас отправят умываться, – предполагаю я.
И действительно, всех пленников выпускают из камер и под бдительным присмотром отправляют в душевую. Она тут общая: большое помещение, полностью выложенное белой плиткой, которая местами треснула или вообще отвалилась. По периметру с потолка стекает вода – не слишком теплая, но и это кажется манной небесной.
Меня с Лерой, Алену, Таня и парня без имени заводят в комнату и сообщают, что на все про все у нас минут пятнадцать, не больше, – потом придется вернуться в камеры. Алена, не дожидаясь остальных, быстро скидывает свою нехитрую одежку и встает под воду. Я тоже раздеваюсь, хотя опасливо поглядываю на Леру: остальных я не стесняюсь, но она… после того как… Однако Лера как будто не обращает на меня внимания и во все глаза смотрит на Алену. А зрелище не для слабонервных: гладко выбритый череп, опухшее лицо, а тело… она буквально вся покрыта коростами и синяками. На ее шее и груди темно–коричневые отпечатки мужских рук.
– Чего пялишься? – бурчит Алена, не оборачиваясь. – Радуйся, что до тебя пока не добрались.
Лера вспыхивает и опускает голову.
Легко касаюсь ее плеча, привлекая внимание:
– Надо успеть умыться. Они не часто нас этим балуют.
Она с опаской оглядывается на остальных: Таня и безымянный уже разделись и намыливают свои тела, стараясь отскрести засохшую кровь. Никто не стесняется – каждый из нас знает вопли друг друга, знает, какие кошмары преследуют изо дня в день… Да и вообще, стеснение это для тех, кому есть, что терять, а мы, скорее всего, в ближайшее время умрем, тогда какой смысл?