На минутку Никки испугалась, что он расскажет о сделке, которую они заключили из-за ее бедственного финансового положения… она пока еще не поделилась с бабулей новостью. Но, похоже, Даллас не собирался об этом упоминать, и она расслабилась.
Нана перекатилась на пятки ковбойских сапог и протянула руку.
– Меня зовут Беатрис Литтлмор. И должна честно тебя предупредить, мы будем по одну сторону баррикад.
Даллас улыбнулся.
– Достаточно честно. Приятно познакомиться, миссис Литтлмор.
Никки наблюдала, как крутой сыщик пожимал руку Энни Оукли, и зауважала его чуточку больше. От новой эмоции почему-то защемило в груди.
Как только Нана отстранилась, тут же махнула рукой в сторону выхода.
– Теперь драпай отсюда, чтобы мы с внучкой могли поговорить.
Даллас посмотрел на Никки.
– Медсестра сказала мне, что как только доктор тебя осмотрит, скорее всего, тебя выпишут. Пойду разузнаю, сколько времени это займет. – И вышел.
Нана посмотрела на Никки, скрестила на груди руки и объявила:
– Я могу ошибаться, но, кажется, он мог бы мне понравиться.
В этом-то и проблема, подумала Никки. Даже когда ее маленький мирок сотрясало до основания, и сердце разрывалось из-за Эллен, она думала, что ей тоже мог бы понравиться этот парень. Сильно понравиться.
– А теперь, юная леди, – сказала Нана, – что случилось?
Час спустя Даллас наблюдал, как Никки сидела в комнате ожидания и ждала новостей об операции Эллен. Серовато-голубой цвет робы делал ее глаза еще голубее. И под этими по-детски голубыми глазищами залегли темные круги, свидетельства выпавших за день испытаний. Он слышал, как доктор уговаривал ее отправиться домой и отдохнуть; из-за стресса, пережитого Никки, и, как предполагали медики, дозы какой-то мощной ипекакуаны (некого лекарственного средства, вызывающего рвоту), ей не помешало бы день или два отлежаться.
Сидя в комнате ожидания при операционной, Никки отдохнуть не могла. Не то чтобы в этой ситуации от Далласа требовалось высказывать собственное мнение. Перед ним стояла задача доказать невиновность клиентки, а не беспокоиться из-за этих проклятых теней под глазами или зацикливаться на том, что под этим хлопковым костюмчиком отсутствовало нижнее белье. И если он продолжит себе это говорить, возможно, сам в это поверит. Даллас провел рукой по волосам; он не мог объяснить зашевелившееся в животе возбуждение.
О черт! Разумеется, мог.
Он уже приказал себе следить за каждым своим шагом. Никки Хант этими невинными голубыми глазами, мягкой кожей и убийственным телом его искушала. И то был не только соблазн раздеть красотку донага и вскружить ей голову. Конечно, это Даллас тоже хотел с ней проделать. Но больше всего он хотел стать ее героем. Черт возьми, если отношения с бывшей хоть чему-то его научили, так это тому, что портрет героя будет висеть на доске почёта идиотов. Серена лично пригвоздила его глупую физиономию на эту доску.
Работа Далласа – доказать, что Никки не убивала мужа, доказав, что это сделал кто-то другой. Его работа не включала заботу о Никки. Буравя взглядом дверь, Даллас подумывал отправиться домой. Позвонит мисс Хант завтра, назначит встречу, чтобы разложить все по полочкам. Вот это соответствовало сути его работы.
– Эй. – В комнату ожидания вошел Тони, и братья отошли к противоположной стене переговорить. – По-моему, этой толпе самое место в психушке, – пробормотал он.
Даллас нахмурился.
– Они примчались с генеральной репетиции пьесы.
– Дело не только в одежде. Просто для пожилых горожан они, похоже, немного… с прибабахом.
– Из-за того, что ставили пьесу? Да брось, вот бы наш старик занимался чем-то помимо чтения газет, просмотра новостей и звонков мне с проклятьями на голову политиков.
– Он занимается чем-то помимо. – Голос Тони изменился. – Каждый день ходит на кладбище. Кстати, он просил передать, чтобы мы…
– Это пусть тоже прекращает, – перебил Даллас. Он знал, чего хотел отец. И чертовски не желал этого делать. Не видел, зачем ему это делать. В той могиле не было их матери. Он снова посмотрел на бабушку Никки и, в надежде сменить тему, добавил: – Черт, может, нам их познакомить.
– Только не это. Старушка напоминает мне ту каргу с открыток, которые так обожала мама. Как ее там звали, Макси?
– Максин, – поправил Даллас. – Мне она нравится. Говорит, что думает.