Ли Энн искренне обрадовалась, что подруга Никки в порядке. Она слишком хорошо знала, как тяжело терять того, кого любишь. Ли Энн поймала себя на мысли, что вся эта история с убийством благополучно разрешится. Естественно, Тони раскроет правду, и с Никки снимут все подозрения.
Закрыв дверь и повесив ключ на крючок, Ли Энн с удивлением обнаружила, что сегодня впервые чувствовала себя почти нормально. Даже испытав боль от встречи с Тони, напомнившей обо всем, чего она лишилась, ей удалось думать о чем-то и ком-то помимо собственной потери и собственного горя. Неужели она на пути к выздоровлению?
Бросив сумочку, Ли Энн прошла через гостиную в коридор и остановилась перед дверью, в которую не входила девять месяцев. Потянулась к дверной ручке, но не смогла заставить себя за нее взяться и бросилась в хозяйскую спальню.
К несчастью, присутствие Тони, должно быть, просочилось за ней в дом. Она видела, как муж, сексуальный до невозможности, развалился на кровати королевских размеров. Во всплывшем воспоминании грудь его была обнажена, а тело ниже пояса скрывали простыни. Картинка сменилась, Тони по-прежнему был без рубашки, но теперь на груди у него лежало их золотце – шестинедельная дочка Эмили.
Глаза Ли Энн наполнились слезами. Она прижалась спиной к стене спальни, сползла на ковер, и, свернувшись клубочком, зарыдала.
Может она и была на пути к выздоровлению, но финиш еще очень далеко.
Насколько Даллас мог судить: Никки изрядно вымоталась – в основном потому, что с тех пор, как они вышли из больницы, она не сказала ни слова, – и он раздумывал, стоит ли вообще затевать разговор о Джеке и Эллен Вайс. Но такова его работа.
Ночная температура все еще колебалась около тридцати градусов, из-за чего прогулка до его машины казалась длинней. Даллас открыл пассажирскую дверь своего немного подержанного, но нового для О’Коннора, красного «Форда-Мустанга» 2008 года с форсированным двигателем. Этот автомобиль – единственная роскошь, которую он позволил себе после выхода из тюрьмы. Тогда он пребывал в полнейшей уверенности, что покончил с женщинами, и решил привнести в свою жизнь нечто сексуальное. Оказалось, что соблюдать целибат за тюремными стенами было намного проще, нежели на свободе.
– Ой, погоди секунду. – Он забросил на заднее сиденье недельный запас пустых пакетов из-под фастфуда.
– Классная тачка, – похвалила Никки, когда он отошел.
– Нравятся «мустанги»? – поинтересовался Даллас. Он не видел в ней женщину, которая могла бы увлекаться такими машинами, но парень ведь может помечтать.
Она состроила милую мордашку.
– Извини. Я даже не признаю одного из них, увяжись он за мной до дома и попроси его покормить. Могу сказать лишь, что машина с виду спортивная и красная. Поэтому я посчитала ее крутой.
Даллас усмехнулся.
– Ты так намекаешь не грузить тебя рассказами, что у моей малышки под капотом?
– Грузи. Только не жди от меня умных ответов. – Она зевнула, и даже в темноте Даллас смог разглядеть усталое выражение на лице клиентки. Темные круги под глазами стали заметнее. – Моему механику приходится опускаться до таких терминов, как «фиговина» и «ерундовина», потому что иначе я ничего не понимаю.
Никки проскользнула мимо него и опустилась на кожаное сиденье. Даллас замер, уставившись на пассажирку. То ли поздний час тому виной, то ли факт, что они впервые остались наедине, но О’Коннор еще сильнее ощущал ее физически. Он мог думать только о том, как привлекательно она выглядит, сидя в его сексуальном «мустанге». Никки Хант не обладала типичной глянцевой красотой, но и всего лишь хорошенькой соседской девчонкой ее не назовешь. У нее такой свежий, цветущий, – он вспомнил, какой была на ощупь попка, когда он поднял ее обладательницу на руки – аппетитный вид сексуальной кошечки, вызывающий мгновенный стояк.
Даллас закрыл дверь, прежде чем клиентка заметила, как у него распирает ширинку. Иисусе, да что с ним такое? Эта девушка под запретом.
Обойдя «мустанг», он устроился за рулем и повернулся к Никки. Откинувшись на подголовник, она глядела в потолок. Повисло напряженное молчание.
– Сомневаюсь, что ты способна ляпнуть откровенную глупость, – заметил Даллас.
Никки повернулась к собеседнику.
– Ты забываешь, что я художница, а наша братия известна своими странностями.
– К тому же ты блондинка, – поддразнил он. Затем перегнулся через пассажирку и схватил ремень безопасности. С такого близкого расстояния, всего в паре дюймов от ее лица, он уловил легкий фруктовый аромат и поймал себя за разглядыванием женских губ. Кровь привычно загудела. Отодвинувшись, он протянул пряжку.